"РЫНОЧНОЦЕНТРИЧЕСКАЯ" ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ УСТАРЕЛА.

А. БУЗГАЛИН, доктор экономических наук, профессор МГУ имени М.В. Ломоносова,

А. КОЛГАНОВ, доктор экономических наук, ведущий научный сотрудник МГУ имени М.В. Ломоносова

Настоящая статья является сокращенной версией доклада, публикуемого в журнале "Философия хозяйства". Прологом к данному материалу служит вышедшая ранее наша статья "К критике economics" (Вопросы экономики, 1998, N 8).

200-летию кафедры политической экономии экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова и 100-летию Н.А. Цаголова - многолетнего ее руководителя - посвящается.

В 2004 г. Московский государственный университет отмечает два знаменательных юбилея: кафедры политической экономии, основанной в 1804 г., и Николая Александровича Цаголова - руководителя этой кафедры в период ее наибольшей известности в СССР. С формально-исторической точки зрения это совпадение, конечно же случайно. Но в содержательном плане здесь, пожалуй, есть повод для размышлений: кафедра, вот уже 200 лет сохраняющая свои традиции (и приверженность фундаментальным аспектам экономической теории, политической экономии в ее классическом смысле, и открытость для диалога различных школ) и родившийся столетие назад ученый, создавший в ее рамках школу, которая до сих пор именуется "цаголовской" и характеризуется заостренной критически-диалектической позицией, нацеленностью на исследование глубинных проблем методологии и теории.

Безусловно, на нашей кафедре всегда были представлены самые разные точки зрения: кроме Н. Цаголова и В. Черковца, здесь работали и "диссиденты" В. Шкредов и Н. Шехет. Кроме серьезных исследований диалектики абстрактного и конкретного, "исходного" и "основного" отношений цаголовский коллектив (как, впрочем, и Е. Гайдар, и Е. Ясин, и многие другие) тогда писал про "развитой социализм", греша нешуточной апологетикой. Но ныне пришло время отделять зерна от плевел. И потому мы решили сконцентрировать внимание на наиболее актуальном сейчас (во всяком случае, на наш взгляд) достижении цаголовской школы: развитии марксистского системного диалектического метода, позволяющего показать, что экономика есть сложная совокупность качественно различных, диалектически развивающихся (через противоречия, генезис, расцвет и закат) и потому исторически ограниченных ("смертных") систем. К числу таких систем цаголовская школа относила, в частности, натуральное, товарное и плановое хозяйства. Подобный подход в корне противоречит (1) господствующему ныне постулату (ему неявно приписывается статус аксиомы) о "естественности" (и потому как бы само собой подразумеваемой вечности) рыночной экономики и (2) фактически сложившейся "рыночноцентричности " современного mainstream'а экономической теории.

Итак, современная экономическая теория при всем многообразии ее школ обладает (если мы на время оставим в стороне ныне пока непопулярный марксизм и близкие к нему школы) неким удивительным свойством: монетаристы и кейнсианцы, неоинституционалисты и дирижисты - практически у всех у них (равно как и в представляющих эти теории учебниках): центром мироздания является Его Величество Рынок. В самом деле, посмотрев на любой учебник economics'а (разве что за исключением некоторых отечественных, написанных экс-марксистами), мы сразу же заметим, как там характеристики экономики вообще практически без каких-либо оговорок превращаются в характеристики рынка: спрос и предложение, деньги, капитал, "бюджетные ограничения", прибыль. Иная экономика если и упоминается, то как некое исключение, экономические цели и мотивы, по сути, сводятся к денежным - - перечень легко продолжить (в этом смысле современный экономике делает шаг назад даже по сравнению с А. Смитом).

При этом сей факт -- сведение экономики к рынку - одновременно и не замечается, и не подвергается сомнению (и здесь, как будет показано ниже, нет парадокса). То есть, конечно же, если Вы спросите экс-советского политэконома, когда-то неплохо, а то и блестяще знавшего марксову теорию, тождественны ли понятия "экономика" и "рынок", он, скорее всего, вспомнит, что нет. Может быть, еще немного подумав, даже добавит (блистая некогда имевшем место проникновением в тайны экономических и экономико-философских рукописей К. Маркса), что при том именно рыночно-капиталистическая система есть наиболее развитый вид "экономической общественной формации". Но если этот вопрос не ставить...

Практические и методологические причины "рыночноцентризма"

По-видимому, читатель уже догадался, что авторы рано или поздно должны будут использовать параллель с птолемеевой геоцентрической моделью Вселенной, в центре которой находилась плоская Земля. В самом деле, давайте задумаемся, почему вплоть до XV-XVII вв. (а в России для большинства неграмотного населения аж до начала XX в.) геоцентрическая модель оставалась абсолютно господствующей? Потому что ее противников отправляли на костер? Да, и это правда, но решение проблемы лежит в другой плоскости: для феодальной (основанной на натуральном хозяйстве и крепостничестве) экономики, сословно-иерархической "политики" и догматически религиозной духовной жизни любая иная теория мироустройства была (1) не нужна и (2) опасна (опасна угрозой теоретической критики сложившегося миропорядка, являющейся, как правило, прологом практического изменения последнего). Именно практика той эпохи, требовавшая локальной, привязанной к общине-поместью-приходу, замкнутой, движущейся в рамках природного цикла традиционной жизни, превращала [ложную] птолемееву модель в необходимую и достаточную теоретическую предпосылку тогдашнего мира, а [истинную] систему Коперника-Галилея-Бруно делала ненужной и опасной: она предлагала теоретическую модель, слишком сложную (и потому неадекватную). Однако гелиоцентрическая теория, наука и истина понадобились для иной практики - - разрушения феодально-замкнутого социально-экономического пространства, кругового социально-экономического времени, тоталитарно-догматической идеологии...

Конечно, аналогия - - не доказательство, но она вполне может послужить прологом и иллюстрацией к доказательству.

В принципе сходная ситуация вновь наблюдается сегодня в экономической теории. Вновь - ибо XXI век повторяет (причем во многом в виде фарса) ситуацию казавшегося всеобщим и вечным господства рыночно-буржуазного строя позапрошлого столетия. Тогда для окончательной победы, а сейчас для самосохранения и консервации этой системы была не нужна и опасна всякая иная, кроме "рыночноцентрической ", экономическая теория.

Во-первых, для экономических субъектов, практически (а не только идейно) сращенных с рыночной системой (некритично подчиненных товарному, денежному и иному фетишизму), иная теория и не нужна. Их реальная экономическая жизнь сведена к выбору решений, где критерием является максимизация денежного богатства и его производных в кратко- или долгосрочном периоде, и соответственно им нужна четко привязанная к этим практическим задачам наука. И "рыночноцентрическая " теория в принципе справляется с решением этих задач.

Более того, во-вторых, данная теория оберегает этих субъектов от любых лишних, опасно критических постановок и вопросов, указывающих на наличие других, не рыночных миров. Она теоретически "доказывает" (как это в свое время делали отцы церкви, защищая постулаты Птолемея), что иного мира нет, вроде бы как бы и не было (раз уж о нерыночном производстве, распределении и потреблении упорно "забывает" теория, то простым смертным и подавно о них знать не следует) и уж точно никогда не будет. Аминь.

Наконец, в-третьих, любая теоретическая школа, указывающая на то, что рынок не есть единственно возможное устройство жизни, опасна, как была опасна в свое время гелиоцентрическая модель строения Вселенной: и в том, и в другом случае правящие силы отторгают вредное для них знание (правда, критиков "рыночноцентрической" парадигмы пока еще -- трижды сплюнем через левое плечо - не тащат на костер). Для сохранения господства глобальной гегемонии капитала и "рыночного фундаментализма" (термин Дж. Сороса) опасна активная пропаганда теоретических представлений, показывающих, что рынок (как экономическая система, обслуживающая большую часть трансакций большей части человечества) окончательно победил только в... конце XIX - начале XX вв. До этого же человечество много столетий мучительно пыталось перейти к рынку и капиталу, заплатив за это ценой кровопролитнейших революций и войн (чего стоит хотя бы самая кровавая война XIX в. -- между Севером и Югом в США, да и первую мировую войну явно не большевики развязали), колониального угнетения и т.п. (В скобках заметим: economics вообще "видит" только развитые системы, а то и исключительно американскую экономику, оставляя на долю особых дисциплин, лежащих "по ту сторону" собственно экономической теории, - - компаративистики и экономики развития - хозяйствершую жизнь 4/5 жителей нашей планеты.)

Еще более опасен тривиальный вопрос: если рынок есть особая форма координации, одна из многих исторически существовавших форм распределения ресурсов, если он когда-то (как господствующая форма -- всего лишь сто-двести лет назад) возник и является (как и все прочие экономические системы) исторически ограниченным, то не означает ли это, что рыночная экономика имеет не только начало, но и конец? И уж совсем вредоносным станет серьезный теоретический анализ (к тому же анализ самокритичный, указывающий на собственные ошибки и грехи апологетики) реальных ростков реальных пострыночных и посткапиталистических отношений. Этот анализ опасен не только тем, что пробуждает излишнюю (для подчиненных без остатка рынку мещанина-потребителя и мещанина-бизнесмена) пытливость ума и вредные вопросы, но прежде всего тем, что показывает:

- историчность рыночной экономики как системы, когда-то возникшей и - как все исторические системы - когда-то долженствующей перерасти в другую экономическую систему (возможно, если следовать букве и духу Д. Белла и К. Маркса, составляющей "всего лишь" базис для постэкономического "царства свободы");

- реальные противоречия рыночрю-капиталистической экономики, обусловливающие возможность и необходимость ее заката (если мы признаем рыночную экономику исторически ограниченной системой);

- различие между видимостными механизмами ее функционирования и лежащими в их основе (и скрытыми превращенными формами) существенными чертами товарных отношений и капитала;

- ростки и элементы реальных нерыночных (в том числе, как будет показано ниже, и пострыночных} отношений в мировой экономике;

- теоретические модели, объясняющие кто, как и почему может и будет способствовать рождению новых, идущих на смену рынку и капиталу, отношений.

И поскольку такие теоретические построения опасны, постольку их можно и должно (с точки зрения адептов "рыночноцентрической " модели) не замечать как не существующие или объявлять маргинальными (что не лишено своеобразных оснований -- Коперник и Галилей 500 лет назад и в самом деле были "маргиналами"), а в случае невозможности этого - объявлять ложными. Если же и это не удается, то можно переходить и к административно-политическим методам (в демократических странах последние, как правило, используются редко и осторожно). И если вопросы замалчивания и административно-политического давления выходят за рамки данной статьи, то вопросы априорной ложности не "рыночноцентрической" теории могут и должны быть предметом нашего исследования.

Мы неслучайно выше написали "априорно": доказательств, по сути, нет, за исключением попыток критики марксистской теории товара и капитала. Никто собственно и не пытался доказать, что (1) не было дорыночных отношений производства, распределения и потребления ресурсов, что (2) сегодня нет пострыночных отношений и (3) завтра невозможно господствующее распространение последних.

По-видимому, легко предположить, что первый тезис никто оспаривать не станет. Впрочем, и здесь возможны, как мы покажем ниже, некоторые возражения. Зато положения (2) и (3) вызовут как минимум удивление, а то и жесткое отторжение вкупе с обвинением в догматической старомодности и приверженности отвергнутым всем цивилизованным миром пережиткам "коммунизма" (еретик, в общем...).

Дорыночные экономические отношения как феномен практики и предмет теории

Начнем наш анализ с материи, наиболее близкой и понятной читателю - - дорыночных экономических отношений. Эмпирически они хорошо знакомы большинству экономистов, хотя на них не принято обращать внимание. В самом деле, такие способы связи производителя и потребителя (координации, аллокации ресурсов), как натуральное хозяйство и различные формы обмена деятельностью в общине (кооперация и разделение труда, дарение, пожертвование и т.п.), бартер (переходное к товарообмену отношение), насилие (войны, грабежи, разбой и т.п.) как способ перераспределения ресурсов, хорошо известны. Хорошо известны и такие формы присвоения богатства (труда и его продуктов, человека, земли) и его отчуждения, как азиатская деспотия, рабство, крепостничество и иные разновидности того, что К. Маркс называл личной зависимостью. Наконец, феномен ренты как особого способа получения дохода, производного от этих способов присвоения (хотя и не только от них), вообще очевиден, а неоинституционализм "поиск ренты" числит и среди ныне существующих способов координации. Несколько менее известны законы воспроизводства добуржуазных отношений ("азиатский цикл" и др.), но это не означает их отсутствия.

Перечень можно было бы продолжить, но главное читателю должно быть уже понятно. Гораздо важнее прокомментировать некоторые возможные возражения. В этой связи необходимы две ремарки.

Первая. Профессиональному исследователю хорошо известно, что в дорыночных системах экономические отношения были синкретично сращены с традицией, отношениями насилия и другими социально-волевыми формами ("внеэкономическое принуждение", личная зависимость). Эта сращенность не означает, однако, того, что такие отношения не складывались и по поводу производства, распределения и потребления; что они не обеспечивали и определенное распределение ресурсов; что с ними не были связаны и особые мотивы, цели. По-видимому, здесь экономист должен возразить, что данные цели и мотивы являются не экономическими, так как их субъекты стремились не к максимизации прибыли, денег. Но мы об этом и говорим: экономику нельзя сводить исключительно к товарно-денежным отношениям. Увеличение количества лично зависимых работников, земельных угодий, ренты было (и, как мы покажем ниже, остается) частью процесса воспроизводства, то есть экономической жизни в широком смысле слова.

Вторая. Да, скажут наши оппоненты, когда-то действительно существовали нерыночные формы организации производства и распределения, но это далекое прошлое и сия проблематика неактуальна для современной экономической теории. Здесь авторам уже можно возликовать: указывая на неактуальность исследования дорыночных экономических отношений, оппонент тем самым признает их существование, следовательно [NB!], признает тот факт, что рынок и товарные отношения исторически ограничены, что они когда-то возникли и потому не могут быть квалифицированы как "естественные". Соответственно не может быть квалифицирован как "естественный", не отделимый от человеческой природы интерес к максимизации денег (у труда и производства, таким образом, могут быть другие цели и мотивы) и т.п.

Грамотный экономист-теоретик, знакомый с историей экономики и экономической мысли, скажет, что все это - очевидно. Да, согласимся мы: это очевидно. Но при этом позволим себе вопрос: почему же тогда во всех учебниках economics подобная очевидность игнорируется и, более того, в неявной форме читателю навязывается нечто прямо противоположное? Только потому, что ныне исследование этих вопросов не значимо? Но так ли это?

Обратимся к вопросу об значимости исследования дорыночных экономических отношений.

Во-первых, как мы уже заметили выше, человечество тысячелетиями осуществляло производство в условиях, когда рынок был лишь периферией хозяйственной деятельности. Рынок стал господствующей в мировом масштабе формой производства и распределения ресурсов в лучшем случае в конце XIX в. Более того, вплоть до середины XX в. большая часть производства и распределения в Африке и Азии была сосредоточена в рамках натуральных хозяйств. В России вплоть до начала XX столетия 80% населения (крестьянство) преимущественно было занято натурально-хозяйственной деятельностью. В Европе (за исключением Англии, Франции, Голландии и Бельгии) еще в XIX веке шла борьба между дорыночным, полуфеодальным и рыночным (включая рынок труда и капитала - то есть такой, как его ныне описывают учебники, выдавая за "естественный", как бы вечный) способами производства и присвоения. Рабочая сила стала по преимуществу товаром во многих странах Европы лишь в конце XIX в. (а в России, может быть, станет только в XXI в.), а до этого господствовали различные переходные формы. Может ли серьезная теория игнорировать эти закономерности истории?

Во-вторых, нынешняя экономика, как известно, является глобальной. Но это означает не только рост мировых потоков товаров и капиталов, но и углубление качественных противоречий в мире. В экономике стран третьего мира, особенно беднейших, где проживают соответственно 5 млрд. и 1,2 млрд. жителей Земли и где сосредоточены наиболее жесткие противоречия современности, до сих пор принципиально важна роль названных выше дорыночных отношений и переходных форм, соединяющих современный рынок и иные экономические отношения.

В этих странах не просто велико влияние социокультурных (религия, традиции), так называемых "цивилизационных" факторов на экономику. Противоречия глобализации и внутренние противоречия приводят к тому, что в мусульманских (но не только) странах в XXI в. процесс перехода к классическому капитализму затормаживается. Свойственное многим странам третьего мира переходное состояние противоречиво соединяет элементы позднего капитализма и не размываемых, а закрепляемых глобализацией отношений натурального хозяйства, общинности, личной зависимости (преимущественно, естественно, в новых, специфических, требующих самого пристального изучения формах), государственно-деспотического, замешанного на традициях и внеэкономическом принуждении (клановом, родовом, тейповом и т.п.) способах присвоения и отчуждения, координации, принятия экономических решений, перераспределения ресурсов.

Все это не означает отсутствия в этом экономическом пространстве рынка и капитала - там, повторим, господствуют переходные отношения, но это означает, что "рыночноцентрическая" теория (а уж тем более сводящая всю экономику исключительно к рынку) сугубо недостаточна (если вообще продуктивна) для анализа подобных развивающихся новых реалий социально-экономической жизни.

В-третьих, так называемые "посткоммунистические", трансформационные экономики также требуют отказа от теоретического рыночного фундаментализма. Дело в том, что здесь (особенно в странах СНГ) в результате попыток насильственной реализации рыночных реформ в неадекватных технологических (высококонцентрированное производство, переутяжеленная структура экономики), социокультурных, политических условиях (а об этом написаны десятки книг и сотни статей) возникла крайне странная экономическая система, представляющая лишь видимость рыночной (и даже капиталистической), но в действительности скрывающая сложноструктурированный пласт малоизученных и крайне специфических отношений.

И дело здесь не только в том, что в результате перехода от плана к якобы рынку в СНГ быстрее всего в массовых масштабах стали развиваться дорыночные (добуржуазные) и полурыночные (переходные) отношения -- а это и натуральное хозяйство, и "поиск ренты", и личная зависимость во всем многообразии форм власти новой "аристократии" (от боссов организованной преступности -- этих полулегальных "баронов" новой России - до новой номенклатуры из числа высших государственных чиновников и сращенных с ними олигархов -- "графов", "князей" и "генерал-губернаторов" XXI в.).

Основой экономики России и других стран СНГ становятся кланово-корпоративные (номенклатурно-олигархические и зачастую полукриминальные) структуры, имеющие вид "обычных" корпораций, но в сущности представляющие собой сложные переходные формы, включающие не только отношения акционерного капитала и наемного труда, но и сложные механизмы личной зависимости и внеэкономического принуждения.

Опять же заметим: это далеко не классические феодальные отношения, но это отношения, анализ которых будет малодостоверен (ибо он станет скользить по поверхности) в рамках "рыночноцентрической " парадигмы.

Более того, "рыночноцентрическая" парадигма, будучи применена к анализу социально-экономических трансформаций в указанных странах (а это господствующий подход как в отечественной, так и в западной науке), приводит к доминированию телеологического, нормативного подхода, который апологеты рынка всячески критикуют, обвиняя в нем как правило, марксизм, между тем, эта нормативность существенно искажает картину действительных отношений в нашем мире. На самом деле, практически всегда исследователи исходят как из аксиомы из того, что в наших странах осуществляется переход именно к рыночным отношениям, спорят о том, как быстро он должен произойти, какой тип рынка должен быть создан. Но, как правило, никто не задается вопросом: какие экономические отношения действительно развиваются в России и СНГ?

Причины этого достаточно очевидны: подобная парадигма в принципе не позволяет увидеть ничего иного, кроме рыночных механизмов, ибо все остальные социально-экономические отношения в крайне поляризованном свете "рыночноцентрического" mainstream'а просто не видны.

Да, конечно, в мире ныне господствуют рыночные отношения, руководство страны строит рынок и все официальные институты имеют рыночные имена. Но это еще не означает, что мы на деле движемся исключительно в этом направлении. В СССР и других странах "реального социализма" уже был опыт нормативно-телеологического подхода, когда треть человечества жила в провозглашенной социалистической системе, власти заявляли, что мы строим коммунизм, все официальные институты имели социалистические имена, а подавляющее большинство специалистов (в том числе - западных советологов) были уверены в том, что экономический строй в СССР действительно имеет социалистическую природу. И что же? Ныне очень мало кто из критически мыслящих ученых (кроме динозавров-догматиков из числа как коммунистов, так и антикоммунистов) однозначно соглашаются с этой тезой.

Так и ныне mainstream на веру принимает идеолого-политические установки и исходя из них более чем предвзято ищет им подтверждения на практике. И методология "рыночноцентризма" для этого нормативно-телеологического подхода крайне полезна и, более того, необходима. Между тем реальная экономическая жизнь трансформационных экономик значительно сложнее и "рынок" (да и то, крайне специфический) есть лишь один из многих сложноструктурированных пластов нашего экономического пространства.

Продолжая анализ проблем нерыночных отношений в современной мировой экономике, заметим, что, в-четвертых, капитал развитых стран -- транснациональных корпораций и других глобальных игроков на полях мировой экономики (НАТО, ВТО, МВФ и т.д.) включает в свой арсенал широкий спектр нерыночных (во всяком случае, в классическом смысле economics'а) инструментов власти и подчинения работников и клиентов, не описываемых на стандартном "маркетологическом" языке.

Существуют ли пострыночные экономические отношения?

И все же главное для нас в данном случае - подчеркнем - это не столько доказательство актуальности изучения дорыночных отношений (они, согласимся с оппонентами, ныне составляют весьма важную, но не основную часть экономического пространства), сколько иной, уже предложенный выше в качестве гипотезы, а ныне в меру сил объясненный вывод: рынок (как его трактует economics, то есть, повторим, в единстве рынков товаров, капиталов, труда) есть исторически ограниченная, относительно недавно ставшая господствующей в мире экономическая система. Это доказывает, в частности, долгое существование и сохранение доныне дорыночных экономических отношений.

Но если это так, то тогда вполне логичным выглядит утверждение, что рынок как исторически ограниченная экономическая система имеет не только свое начало, но и свой конец. Иными словами, перед нами встает вопрос: существуют ли в современной экономике ростки пострыночных отношений, приходящих на смену товарным отношениям по мере исчерпания ими своего потенциала как мощного стимула и формы развития технологий и роста производительности? Существуют ли пострыночные (более того, посткапиталистические) способы координации, присвоения, распределения и воспроизводства и если да, то каковы реальные ростки этих отношений?

Анализ проблем пострыночной экономики начнем с фиксации простейшей связи: по мере обострения противоречий классической, развитой рыночной экономики (Первая мировая война, Великая депрессия и т.д.) в экономической науке даже в рамках mainstream возник тезис о "провалах" рынка - - тех экономических (в широком смысле слова, выходя за рамки сведения экономики к обмену товаров и денег, что, кстати, вынужденно, но не замечая [NB!], делает здесь economics) функциях, которые рынок не может выполнить или выполняет с большими потерями для общества, человека и природы [NB!]. Здесь опять "контрабандно" в экономическую теорию вводятся, не оговариваясь, нерыночные параметры, которые, правда, "замазываются" применением термина "общественные блага").

Не будем пока вдаваться в проблему, какие отношения, как и почему заполняют эти "провалы" (кстати, сам термин весьма сомнителен и прямо указывает на "рыночноцентричиостъ" economies'а: все, что не рынок - его провал. Как похоже на религиозное мировоззрение: все, кто не христиане - язычники; или все, кто не мусульмане -- неверные; в любом случае они не более чем "провал" христианства или ислама). Зафиксируем другую, принципиально важную для нас связь: если (1) "провалы" рынка появились в массовых масштабах на практике (и были соответственно отображены в теоретических работах mainstream и даже в учебниках) лишь в условиях "позднего", развитого рынка (мы бы, как марксисты, сказали капитализма, но в данном контексте это не так важно); если государство, ликвидируя эти "провалы", (2) выполняет те функции, которые рынок выполнить эффективно не может; если эти "провалы" (3) лежат, как правило, в областях, наиболее важных для перехода человечества к новому качеству развития (образование, фундаментальная наука, экология, глобальные проблемы, развитие человеческих качеств), то мы можем достаточно обоснованно предположить, что во всех этих случаях речь идет не о до-, а о пострыночных отношениях.

Как правило, во всех этих случаях начинают говорить об экономических функциях государства. На наш взгляд, пострыночные отношения гораздо шире и глубже, нежели государственное воздействие на экономику, но пока на время "забудем" об этом. Подчеркнем другое: отказ от "рыночноцентрической" парадигмы позволяет взглянуть на социально-экономическую деятельность государства как на одну из переходных форм, включающих зародыши пострыночных отношений, а именно - сознательного, непосредственно общественного (выражаясь языком политэкономии социализма, можно было бы сказать - планомерного) способа координации, регулирования пропорций, распределения (аллокации) ресурсов.

Зафиксируем этот принципиально значимый для современной экономической теории (включая теорию рыночной экономики современной эпохи) подход к трактовке государства, его экономической природы и функций. Отказ от "рыночноцентричности" экономической теории и выделение пострыночных отношений позволяет показать, что экономическая деятельность государства - это не вмешательство внешних политических сил в экономику, а рождение нового экономического субъекта новых (нерыночных по своей природе, более того, как было показано выше, пострыночных, компенсирующих "провалы" рынка) экономических отношений. При этом, подчеркнем, функции государства в современной рыночной экономике есть отражение переходных (от рынка, капитализма к новой системе) отношений. И в этом их качественное отличие (по содержанию, структуре, методам и т.п.) от деятельности государства в добуржуазных системах (достаточно сравнить деятельность государства в Швеции и в азиатских деспотиях, чтобы это различие стало понятным).

В том и смысл "нерыночноцентрической" экономической теории, что перераспределение ресурсов при помощи государства она представляет не как административный процесс, а как объективное экономическое отношение, которое вызвано к жизни современным развитием производительных сил, культуры и мирового сообщества. И этот ее принцип сегодня необходимо применить для трактовки функций государства.

Мы утверждаем, что без отказа от "рыночноцентричности" в настоящее время невозможно предложить целостную модель экономических функций государства в развитой рыночной экономике, что любой учебник economics систему экономических функций государства трактует на порядок более примитивно и менее системно, чем это позволяет сделать акцент на наличии пострыночных отношений. Сравните, как описаны "провалы" рынка в неоклассических учебниках и как это можно сделать с использованием данного подхода. В новом издании учебника по теории социально-экономических трансформаций (Бузгалин А., Колганов А Теория социально-экономических трансформаций. Прошлое, настоящее и будущее экономик "реального социализма" в глобальном постиндустриальном мире. М.: ТЕИС, 2003.) мы предложили подобную схему и сейчас отметим лишь некоторые ее крупные блоки. В основу систематизации этих блоков положим основные параметры структуры экономической системы, выделенные нами ранее (кстати, тоже опираясь на "нерыночноцентрический" подход).

Так, отношения координации (напомним, что их видами являются натуральное, товарное и плановое хозяйство) предполагают наличие определенных функций государства по формированию пропорций в экономике, рамок и правил отношений обмена и трансфертов, нормативов качества и правил ценообразования. По всем этим направлениям в современной рыночной экономике государство ведет определенную деятельность. Это (1) прямое (государственный заказ, инвестиции, закупки, направленные, например, на развитие ВПК или фундаментальной науки, аэрокосмических программ и т.п.) и косвенное (налоговые или таможенные льготы, дешевые кредиты и другие, средства структурной политики) регулирование пропорций; (2) установление нормативов качества почти на все виды сельскохозяйственной продукции и продуктов питания, нормативов безопасности бытовой техники и др.; (3) государственное регулирование цен и правил ценообразования (являющееся обычным для многих видов цен и тарифов, причем не только на продукцию и услуги естественных монополий); (4) определение правил и механизмов взаимодействия рыночных агентов в широком диапазоне - от правил торговли до антимонопольного законодательства (это один из подвидов более многообразной функции регулирования институтов) и многое другое.

Отношения присвоения и весь комплекс конституирующих современную экономику отношений собственности предполагают необходимость политико-экономического исследования, во-первых, государственной собственности. О ней как об особой сфере экономических отношений, а не просто "провале" рынка economics как таковой тоже предпочитает не распространяться. Между тем за формой государственной собственности может скрываться и реально скрывается как деятельность государства как особого "сверхкапитала", представленного бюрократией, так и сфера качественно новых экономических отношений, возникающая там и тогда, где и когда государство действует не как особый "сверхкапитал", а как действительный представитель общенациональных интересов. Кстати, рассмотрение этих экономических интересов и их реального экономического содержания как самостоятельной экономической проблемы, а не очередного "провала" тоже невозможно без отказа от "рыночноцентричности ". Отсюда важность исследования, во-вторых, функций государства по охране прав собственности (здесь поле неоинституционализма и это в основном "рыночные" функции государства). В-третьих, необходимо проанализировать также и возможности включения государства в регулирование распределения прав собственности, в том числе в связи с проблемами распределения экономических правомочий в отношениях между государством и фирмой. Ведь ныне государство существенно ограничивает права частного собственника в области распоряжения его собственным имуществом - этот факт отображен в специальных работах, но теоретически не оценен. В-четвертых, требуют изучения проблемы регулирования деятельности по использованию такого государственного имущества, как земля, недра, культурные ценности и т.п. блага, значительная часть которых находится в государственной собственности разных уровней; в-пятых, нужно рассмотреть вопросы поддержки малого бизнеса (как известно, в условиях нынешней конкуренции этот тип собственности не может выжить без поддержки государства); в-шестых, необходимо оценить перспективы демократизации отношений собственности (например, планы ESOP в США и Западной Европе).

Блок социальных параметров экономики выявит огромный пласт отношений по сознательному регулированию (1) трудовых отношений, отношений труда и капитала (от социальных норм до трехсторонних коллективных договоров), а также (2) занятости (не только пособия по безработице, но структурная политика и стимулирование занятости в современных секторах, общественные работы), (3) опосредуемые государством пострыночные механизмы распределения, такие, как бесплатное общедоступное распределение ряда благ (например, бесплатное среднее, а во многих странах и высшее образование), социальные трансферты, социальный гарантируемый минимум, прогрессивное ограничение сверхвысоких доходов и др.

Еще более многообразны функции государства в области регулирования отношений воспроизводства и функционирования экономики. В частности, именно здесь "располагаются" все функции государства по регулированию макроэкономической динамики, финансово-кредитной системы. Не будем уходить в детали - это не предмет данной статьи.

Многие из названных механизмов (но не все и не в системе), конечно же, хорошо известны и раскрыты в economics (при том, что любому экономисту-практику они хорошо известны все; economics о части из них "забывает", ибо они не вписываются в соответствующую теорию). Хотелось бы, однако, выделить иной аспект: во всех этих случаях за конкретными экономическими функциями государства скрывается новый пласт экономической реальности - отношения сознательного регулирования экономических процессов в общенациональном (региональном, международном) масштабе.

Эти функции государства качественно отличны от традиционных (акцентируемых economics) функций государства как института волевого (неэкономического) поддержания условий функционирования рынка, капиталистической системы хозяйствования (функции по защите прав собственности, регулированию денежного обращения и т.п.). Этот водораздел - отнюдь не теоретическая конструкция. Именно здесь проходит линия, разграничивающая рыночников-либералов и сторонников более широкого, социально-исторического взгляда на экономическую жизнь. Первые хотят всячески ограничить роль государства исключительно неэкономическими функциями по созданию условий для развития рынка, вторые (некоторые даже не осознавая этого теоретически, наподобие мольеровского героя, не знавшего, что он говорит прозой) стремятся к изучению новых, пострыночных экономических отношений, реализуемых при помощи государства (но не сводимых к деятельности этого института).

Вот почему спор на протяжении десятилетий и в мире, и в России идет не о том, сильное или нет государство нам нужно - сильной может быть и фашистская пиночетовская диктатура, защищающая модель "чикагских мальчиков", - а о том, развивать или нет в экономике новые, пострыночные отношения. Либералы неслучайно не приветствуют зарождающиеся пострыночные начала и столь активно выступают против осуществления государством селективного и антициклического регулирования, укрепления системы социальных трансфертов и бесплатного распределения общественных благ - во всем этом они "нутром чуют" действительно угрожающие всевластию рынка и капитала зародыши новых социально-экономических отношений.

Пострыночные отношения отнюдь не сводятся к экономическим функциям государства. Упомянем также такие важнейшие аспекты, как развитие нерыночных ценностей и стимулов деятельности, кооперации и сотрудничества (а не только конкуренции) как механизмов повышения результативности труда и предпринимательства, выделение творческого труда, свободного времени и неотчужденных социальных отношений (свободная работающая ассоциация) как важнейших слагаемых экономической жизни эпохи рождения постиндустриального общества (эпохи научно-технической революции). Не менее интересны проблемы социально-экономической эффективности (выдвигающей критерий благосостояния и свободного гармоничного развития личности, а не только денежного дохода в качестве соизмеряемого с затратами результата развития), самоуправления и т.д. Кстати, современные теории управления персоналом в определенной мере учитывают эти тенденции.

А сейчас сформулируем аргументированный (в меру наших сил) вывод. В современной капиталистической экономике наблюдаются развитие государственного и социального (сознательного, централизованного, во многом планового) регулирования, расширение сферы действия экологических, социальных, гуманитарных норм, повышение роли некоммерческих организаций, возрастание значимости общественной собственности во всем многообразии ее форм, передача общественным (не частным, некоммерческим) структурам ряда прав собственности даже на предприятия рыночного сектора, экспансия производства, распределения и использования общественных благ (в том числе наиболее значимого для постиндустриального общества ресурса - культурных ценностей, фундаментальных знаний, базовых "человеческих качеств") и т.п. Если совокупность всех подобных явлений есть '"провалы" рынка, то...

То эти феномены можно и должно считать ростками именно пострыночных и посткапиталистических отношений. Намеренно повторим аргументацию: все названные феномены с очевидностью нельзя причислить к дорыночным, докапиталистическим (рабовладельческим, феодальным) экономическим феноменам. Они стали массовым явлением и научной проблемой, главным образом на этапе позднего капитализма, развитого рынка и являются сферами, где рынок уже (Неоклассическая теория па рубеже XX-XXI вв., отражая мощную волну "рыночного фундаментализма" (Дж. Сорос), активно ищет способы вновь сделать рынок эффективнейшим инструментом, сведя к минимуму его "провалы". Несмотря па мощную идеологическую кампанию пока что единственным результатом этой атаки стало сокращение или стабилизация масштабов применения нерыночных механизмов (создания и распределения "общественных благ", сознательного регулирования экономики со стороны корпораций, государства, гражданского общества и т.п.).) неэффективен (с точки зрения новых - социальных, гуманитарных, экологических критериев). Следовательно, это более развитые, более прогрессивные (с точки зрения новых критериев, обретающих все большую актуальность по мере движения к постиндустриальному обществу), чем рынок, то есть пострыночные отношения.

Вот почему мы беремся утверждать, что в сегодняшней мировой экономике существуют переходные формы к пострыночным посткапиталистическим отношениям в области координации, собственности, распределения доходов, воспроизводства, мотивации и т.д. Для понимания этих механизмов объективно необходим отказ от "рыночноцентрической" парадигмы экономической теории, иначе все эти растущие и развивающиеся формы, которым принадлежит будущее, так и останутся на периферии теории и станут трактоваться как исключение из "правил", хотя на самом деле именно переходные к пострыночным отношения и составляют новый mainstream социально-экономического развития.

Подведем некоторые итоги нашего анализа господствующей ныне "рыночноцентрической" парадигмы. Как мы постарались показать, это отнюдь не случайно возникшая и не безобидная форма, господствующая до сих пор в экономической теории, но постепенно изживающая себя и теоретически все менее плодотворная. Более того, эта парадигма (1) существенно затрудняет понимание действительных закономерностей исторического развития экономических систем; (2) не позволяет увидеть широкий круг сохраняющихся и возрождающихся вновь дорыночных и переходных к рынку отношений; (3) трактует возникающие пострыночные отношения ограниченно до неадекватности -- исключительно как "провалы" рынка; (4) провоцирует телеологический нормативный подход к проблемам трансформации в российской и других переходных экономиках и, наконец, (5) является чрезвычайно опасной в своей воинствующей, империалистической тяге к всеобщему и тотальному господству.