НУЖЕН ЛИ НАМ ЛИБЕРАЛЬНЫЙ МАРКСИЗМ?.

(О статье Е. Гайдара и В. May "Марксизм: между научной теорией и "светской религией""):

(* Сокращенный вариант критического обзора концепций "либерального марксизма", который будет опубликован во 2-м выпуске альманаха "Экономико-философские тетради" в 2004 г.)

А. БУЗГАЛИН, доктор экономических наук, профессор МГУ имени М.В. Ломоносова,

А. КОЛГАНОВ, доктор экономических наук, старший научный сотрудник МГУ имени М.В. Ломоносова

Появление в центральном экономическом журнале статьи двух известных в России либеральных экономистов о марксизме(1. Гайдар Е., May В. Марксизм: между научной теорией и "светской религией" (либеральная апология). - Вопросы экономики, 2004, N 5-6.) заставляет задуматься. Зачем последовательным сторонникам экономического либерализма вдруг понадобился марксизм? Почему вдруг для либерализма оказалось недостаточно того социально-философского обоснования, которое можно почерпнуть в работах К. Поппера и Ф. Хайека (с большим одобрением цитируемых в статье), и к нему потребовалось приплюсовать марксизм (непримиримыми врагами которого были те же Поппер и Хайек)?

Многое станет понятно, если сделать вывод из того очевидного обстоятельства, что Е. Гайдар и В. May приемлют далеко не весь марксизм, а то, что они принимают, "обставляют" детальной, скрупулезной критикой всего остального марксистского наследия. Вот только такая попытка разорвать марксизм на "хорошую" и "плохую части " контрпродуктивна. И уж во всяком случае, нашим авторам она не удалась. Еще один "разгром" марксизма с одновременным "взятием в плен" некоторой его части не состоялся.

Со времен появления первых марксистских работ массовым явлением стали обвинения марксизма в мессианстве и критика за "ошибочные" предсказания. Особенно часто она звучала во время тех или иных, реальных изменений в общественно-экономической жизни. После же распада СССР обвинения марксизма не только в мессианстве, но и в утопичности, равно как и ставшие догмой утверждения о несбыточности его прогнозов, превратились в общее место. И в этом смысле статья Е. Гайдара и В. May на 90% повторяет расхожие утверждения, типичные для тысяч статей, брошюр и книг антимарксистской направленности(2. Разумеется, в подтверждение этого тезиса мы не будем цитировать 90% статьи. Но и упреки в преувеличенном значении, придаваемом обнищанию пролетариата, и утверждения о схематичности формационной концепции, и указания на противоречие между теорией и политической доктриной и на придание истории завершенного характера с торжеством коммунизма, и именование советского блока "коммунистическим", и ссылки на Поппера и Хайека - все это уже многократно "пережевывалось" критиками марксизма.). Единственное, что их отличает (ложка меда в бочке дегтя), так это некоторые элементы историчности и признание (вслед за рядом цитируемых ими общественных деятелей) очевидно широкой популярности и уверенности в правоте марксизма в первой половине XX в. Это, несомненно, большое достижение отечественной либеральной мысли.

Главный довод наших оппонентов состоит в том, что общественное развитие в XX в. пошло не так, как предсказывал Маркс в середине XIX в. Тезис столь же важный, сколь и банальный. В ответ на него выдвигалось множество контраргументов, на которые наши оппоненты внимания не обращают.

Обобщая критику прогностических способностей марксизма, можно резюмировать ее таким образом: Маркс и Энгельс предсказывали неизбежность развития капитализма именно и исключительно по сценарию мировой социалистической революции (или революции в большинстве развитых стран), которая будет совершена промышленным пролетариатом. Последний проведет национализацию средств производства, устранит товарное хозяйство и установит планомерность в масштабах всего общества. Этого, однако, не произошло, а попытка достичь подобного результата в СССР оказалась в конечном счете несостоятельной (N 5, с. 23-27).

Конечно, подобная трактовка воззрений классиков марксизма грешит схематизмом и неточностями. Рассматривать неудачу советского опыта как свидетельство неточности марксистского прогноза явно неправомерно, поскольку так называемое "строительство социализма" в СССР и других странах велось вовсе не по Марксу. Те "планомерность" и "общенародная собственность", которые существовали в СССР, были прекрасным образчиком "казарменного социализма", против которого ожесточенно воевали Маркс и Энгельс. Виновен ли архитектор в том, что рухнуло здание, построенное не по его проекту, из неподходящих материалов и на непригодном грунте (даже если на фасаде, не спросясь, выбили его имя)?

Маркс и Энгельс неоднократно подчеркивали, что любые их теоретические положения имеют смысл только в связи с конкретными фактами и историческими обстоятельствами, на основе и в рамках которых они были выработаны. На раннеиндустриальной стадии капитализма его социалистическая перспектива виделась именно таким образом и вряд ли могла представляться существенно иначе. Ход исторического развития в соответствии с методом марксизма обязывал вносить в эти представления необходимые коррективы. Начало этому процессу было положено самим Марксом. Во всяком случае, в его рукописях формируется взгляд на предпосылки преодоления капиталистических и товарных отношений, предвосхищающий современное понимание постиндустриального общества.

Кроме того, представленная выше интерпретация марксова прогноза является неполной. По меньшей мере его необходимо дополнить следующими тезисами:

- освобождение труда от формального подчинения капиталу предполагает снятие частной собственности, от реального - преодоление подчиненности человека в рамках разделения труда и машинного производства, что обусловит переход к всеобщей творческой деятельности;

- движение к "царству свободы", лежащему "по ту сторону" собственно материального производства, требует роста свободного времени, гармоничного развития личности, последовательного развития социального творчества и отмирания государства как машины принуждения и классового господства.

В дальнейшем марксизм развивал (в процессе органично присущей ему самокритики) эти положения, они усложнялись и ветвились (а творческий марксизм, как и любая современная научная школа, в том числе и либерализм, имеет немало разновидностей), осуществлялся широкий и постоянно корректируемый спектр исследований причин снятия существующей системы и путей рождения нового общества.

Давайте посмотрим, какие из этих прогнозов оказались ошибочными. Произошли ли снятие товарного производства и переход к планомерному развитию? Нет, не произошли. Но в каком направлении действует тенденция исторической эволюции капиталистического хозяйства? Именно в этом.

Общеизвестно, что с конца позапрошлого века сознательное регулирование экономики со стороны государства, общественных организаций и крупных корпораций неуклонно возрастало и ныне от 35 до 55% ВВП в развитых экономиках перераспределяется государством. Если к этому добавить многочисленные рамки рынка, которые устанавливаются тысячами экологических, социальных, гуманитарных нормативов, общественное регулирование качества продукции, единые технические стандарты, концентрацию значительных объемов (сопоставимых с масштабами торговли) продукции реального сектора во внутрикорпоративном обороте, регулируемом трансфертными ценами и т.п., то придется признать скорее правоту марксова прогноза более чем столетней давности, нежели гораздо более "свежих" прогнозов рыночных фундаменталистов.

Далее. Опыт развития регулирования и планирования в СССР выявил не только негативные, но и многие позитивные стороны этого способа координации, поставив ключевую проблему: соединения сознательного регулирования с демократическим принятием решений в интересах общественного развития, прогресса Личности (а не узкой бюрократической прослойки) и адекватным учетом изменяющихся потребностей. То, что эта задача отчасти разрешима при реализации крупных долгосрочных проектов, показали опыт освоения космоса, достижения в области фундаментальной науки, культуры, образования и здравоохранения. То, что советской экономической системе не удалось ее адекватно решить в сфере удовлетворения утилитарных потребностей - тоже общеизвестно. Однако мы исходим из того, что, во-первых, по мере продвижения к неоэкономике, основанной на использовании прежде всего творческого потенциала человека, проблема удовлетворения таких потребностей отходит на второй план (как и успешно решающий ее рынок) и, во-вторых, "экономика солидарности" показывает, как на практике эту проблему может успешно решать и решает другой (социально и гуманитарно ограниченный, не использующий средств давления и оболванивания потребителя и т.п., то есть уже "отмирающий") рынок, позволяющий преодолевать паразитический характер "сбрэндившей" экономики.

Впрочем, это-то (возможность постепенного снятия рыночных регуляторов в неоэкономике} как раз очень серьезная проблема и именно ее-то и следовало бы обсуждать (к чему мы и призываем наших оппонентов), а не отделываться замечаниями о "торжестве либерализма на рубеже XX-XXI веков" (N 6, с. 55, 56).

Что касается освобождения труда, социализации собственности и необходимости отмирания государства как репрессивного аппарата, то тенденции развития "человеческой революции" и все общественно-демократические процессы XX века скорее подтвердили правомерность этого тезиса. То же можно сказать и о проблеме формирования нового типа личности, снимающего ценностные и мотивационные параметры homo economicus.

Здесь опять-таки начинается собственно научное поле для исследований и полемики, объектом которой должны стать следующие вопросы:

- в какой мере и почему постиндустриальная экономика эпохи "человеческой революции" вытесняет узкоутилитарные ценности, мотивы и развивает потребность в самореализации в творческой деятельности, образовании и свободном времени?

- в какой мере и почему господствующий ныне тип "позднего капитализма" способствует прогрессу человеческих качеств, решению глобальных проблем, а в какой использует суперсовременные ресурсы прежде всего для развертывания финансовых спекуляций, нагнетания милитаризма, экспансии масс-культуры?

- существуют ли, и если да, то какие альтернативы господствующей ныне модели и, наконец, в какой мере именно марксистская теория и методология позволяют исследовать эти объективные процессы и показать эти объективные альтернативы?

Но на это "ристалище" научной полемики по поводу осмысления современных тенденций развития позднего капитализма Е. Гайдар и В. May не вышли: здесь уже нет места для "либерального марксизма", здесь марксизм (если не выдавать за него цитаты из сталинистских, маоистских или проповедующих идеи чучхе изданий) предстает наукой, указывающей на Противоречивость, ограниченностъ, асоциалъностъ существующей системы и наличие иных путей развития, а сие для либералов - запретные темы.

Обратимся теперь к известному вопросу о социалистической революции в Российской империи (а позже и в других странах). То, что эта революция произошла "не по Марксу", многократно подчеркивали и сами марксисты (от В. Ленина и А. Грамши до меньшевиков), объясняя, почему ситуация сложилась именно так.

Кстати, сам Маркс лишь подчеркивал, что наиболее адекватные предпосылки для нового строя существуют в наиболее развитых странах. Но из этого не следует, что именно там должна в первую очередь произойти революция. Для революции требуется сложный комплекс объективных и субъективных условий (о чем постоянно писали все марксисты), и эти условия в начале XX в. в большей степени сформировались в "слабом звене". То, что первые революции произошли без достаточных предпосылок, не могло не привести к их непоследовательности, угрозе (реализовавшейся) вырождения и большой вероятности (тоже реализовавшейся) контрреволюции. Все это и сбылось, причем вполне в соответствии с логикой и духом марксисткой теории.

Точно так же в соответствии с логикой и духом марксистской теории в XX в. состоялась "мировая реформа", в ходе которой были в основном воплощены в жизнь многие из тех требований, которые ставили перед освободительным движением Маркс и Энгельс еще в "Манифесте Коммунистической партии", а потом все социал-демократические и коммунистические партии в своих программах-минимум (прогрессивное налогообложение, ограничение права наследования, национализация транспорта, запрет детского труда, бесплатные школы и т.п.). Эта реформа не состоялась бы без давления классовой борьбы и угрозы революционного взрыва. И "забывать" об этом общеизвестном факте нашим критикам аутентичного марксизма не следует.

Е. Гайдар и В. May повторяют многократно звучавший из уст либеральных критиков упрек марксизму в том, что трактовка индустриального рабочего класса как революционной силы, живущей в условиях капитализма все хуже и хуже и ориентированной на смену этого строя, не соответствует действительности, когда рабочий класс с конца XIX в. живет все лучше и лучше, революционной силой не является и вообще в постиндустриальной экономике исчезает как особый класс.

Совершенно очевидно, что постановка вопроса об абсолютном обнищании пролетариата как ведущей тенденции развития капитализма, связанной с закономерностями накопления капитала, была ошибкой, обусловленной в первую очередь ограниченным горизонтом исторического знания (из ожидания скорого исторического тупика, в который рабочий класс заталкивается движением капитала, следовало и предсказание скорого революционного взрыва). Однако столь же очевидно, что закономерности накопления капитала, исследуемые Марксом, позволяют не рассматривать абсолютное обнищание как непременно преобладающую тенденцию: непрерывный технический прогресс, который выступает свойством капитала, определяет преобладание варианта накопления капитала с одновременным ростом стоимости рабочей силы. Следует при этом заметить, что рост благосостояния рабочего класса не является автоматическим результатом "рационального выбора" капиталистов, поскольку этот рациональный выбор совершался под давлением ожесточенной классовой борьбы пролетариата и без данного фактора не мог быть реализован в прошлом и не может быть реализован в настоящее время.

Е. Гайдар и В. May упрямо игнорируют постоянную, многогранную экономическую и политическую борьбу класса наемных работников и его союзников против капитала, ибо она не укладывается в их схему прогрессивного саморазвития капитализма с его рациональными частными экономическими агентами-эгоистами. Между тем эта борьба стала важнейшим фактором прогрессивных изменений в XX в. и одним из общеизвестных подтверждений правоты старого марксистского тезиса: в той мере, в какой капитал не встречает организованного сопротивления со стороны трудящихся, он усиливает все формы экономического, социального и политического давления. Это в полной мере демонстрирует новейшая история инволюции мирового глобального капитала с его наступлением на социальные достижения прошлых эпох, завоеванных благодаря энергии, воле и социально-творческому энтузиазму сотен миллионов организаторов и участников социалистических революций, восстаний и забастовок, создателей левых партий, профсоюзов и общественных движений. Если бы не социальное творчество и альтруизм не частных, а общественных лиц, идущие вразрез с законами поведения рационального экономического человека, мы бы, скорее всего, находились ныне в условиях капитализма диккенсовской эпохи, к чему очень быстро скатывается всякая страна (или даже регион), где организованное социальное сопротивление отсутствует (свидетельств тому не счесть в нашем Отечестве).

Для Е. Гайдара и В. May ни революционная общественная практика как объективный элемент исторического развития, ни соответствующий ей творческий марксизм не существуют(3. Наши авторы знают только ортодоксальный марксизм, не гнушающийся, впрочем, приспособлением к политической конъюнктуре, и марксизм ренегатский, априорно отвергающий любые революционно-критические выводы (и на этом основании Е. Гайдар и В. May величают его "критическим") (N 6, с. 47-48).). Причины этого достаточно очевидны.

Во-первых, любое стремление приспособить марксизм к обоснованию либеральных взглядов на историческое развитие требует тщательного забвения всего, что может напомнить о творческом, революционно-критическом духе марксизма.

Во-вторых, Е. Гайдар и В. May "потеряли" наиболее важный компонент творческого марксизма - диалектический метод во всем богатстве его развития (русскоязычному читателю здесь по меньшей мере должны быть хорошо знакомы работы Э. Ильенкова и В. Вазюлина). В нем - ключ к неортодоксальности, постоянной самокритике и развитию марксизма. Такой диалектически развивающийся, но при этом остающийся нацеленным на постоянную позитивную критику (в том числе - практическую) всего существующего(4. "В своем рациональном виде диалектика внушает буржуазии и ее доктринерам-идеологам лишь злобу и ужас, так как в позитивное понимание существующего она включает в то же время понимание его отрицания, его необходимой гибели, каждую существующую форму она рассматривает в движении, следовательно также и с ее преходящей стороны, она ни перед чем не преклоняется и по самому существу своему критична и революционна" (Маркс К. Послесловие ко второму изданию "Капитала". Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 22)) марксизм нашим либеральным "апологетам" не только не нужен - он им категорически противопоказан.

В-третьих, современный творческий марксизм в последние годы оказался включенным в диалог с, пожалуй что, наиболее ярким и активным оппозиционным общественным движением современности - альтерглобализацией(5. Альтерглобализацией называется общественное движение, поддерживающее международную интеграцию и глобализацию, но ставящее ценности демократии, экономической справедливости, защиты окружающей среды и прав человека выше чисто экономических неолиберальных построений. Термин носит положительный характер в отличие от широко распространенного термина "антиглобализация" (Online Encyclopedia, http//www.informationgenius.com/encyclopedia/a/al/alterglobalization.html). Об "альтерглобализме", или "альтернативном социальном движении" вышло уже немало публикаций па русском языке, излагающих в том числе позицию участников этого движения. См. например: Альтерглобализм. Теория и практика "антиглобалистского" движения. М.: УРСС, 2003; Глобализация сопротивления. Под ред. Ф. Утара и С. Амина М.: УРСС, 2004.).

Один из ключевых пунктов статьи - обоснование тезиса о том, что экономическое развитие в XX в. и особенно во второй его половине лишь подтвердило общую закономерность зависимости экономических отношений от прогресса материальной основы производства, но опровергло большую часть прогнозов и выводов (как самого Маркса, так и его последователей), сделанных на основе экономического и социального учения марксизма. Этому посвящен весь третий раздел статьи, охватывающий едва ли не ее половину. Стоит заметить, что значительную часть этого раздела занимает не критический анализ тех или иных марксистских взглядов, а просто описание ряда аспектов социально-экономической истории XX в. так, как она видится авторам.

Тем не менее этот раздел содержит и достаточно прямые утверждения. Здесь говорится о кризисе марксизма в XX в. Причины кризиса - абсолютизация Марксом и его последователями таких тенденций в развитии производительных сил, как концентрация и централизация производства, а также неверная оценка последствий выявленных тенденций развития производительных сил, которые, непременно должны были вести капиталистическое общество к кризису, разрешающемуся через революцию (N 6, с. 32). Но развитые страны обошлись в XX в. без революций, проявив достаточную приспособляемость к меняющимся условиям через социальные компромиссы, а там, где происходили те или иные потрясения революционного характера, возникало не более прогрессивное, гуманное общество, а диктаторские, тоталитарные режимы (Россия, Германия, Аргентина).

Было бы глупо отрицать факт кризиса марксизма, обозначившегося и развивавшегося во второй половине XX в. Остается, однако, открытым вопрос о том, что послужило основой данного кризиса. Была ли это, как утверждают Е. Гайдар и В. May, фундаментальная ошибка в понимании перспектив капиталистического общества, которому марксизм предрекал революционное превращение в иную форму общественного устройства? Или же это была ошибка в конкретно-исторической оценке условий и сроков такого революционного превращения? Ошибка, проистекавшая из неизбежно ограниченного исторического горизонта знаний, которыми обладали Маркс и Энгельс (что и привело к переоценке значения конкретно-исторических форм обобществления производства эпохи развертывания индустриализации), и не исправленная вовремя их последователями. С запозданием был сделан вывод о том, что индустриальная фаза развития адекватна только капитализму, и предпосылки для смены его новой общественной системой могут выстраиваться лишь при выходе за пределы этой фазы, а значит, и процессы обобществления будут развиваться в иных формах (кстати, предсказанных Марксом)6. Имеются в виду его замечания о развитии всеобщего характера труда с ростом масштабов технологического применения науки (см.: Маркс К. Экономические рукописи 1857-1859 гг. В кн.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 110; т. 46, ч. II, с. 206-208, 212-215).)). Соответственно с запозданием начался пересмотр и представлений о социальных условиях такого перехода (концепция исторической миссии рабочего класса)(7. См., например: Mills С. The Marxists. N.Y.: Dell, 1962, p. 116.).

Главная же проблема заключалась в том, что все эти "ревизионистские" представления были невыгодны политическому руководству СССР, а потому не получили широкого распространения и яростно отвергались (и продолжают отвергаться) теми, кто присвоил себе право именоваться официальными толкователями марксистского учения.

Так или иначе назвать ошибочным вывод марксизма о революционном превращении капитализма в социалистическое общество можно будет с полным правом только тогда, когда капитализм, во-первых, выйдет за пределы того технологического уклада, на основе которого он превратился в господствующую всемирную систему (то есть за пределы индустриальной фазы развития), и, во-вторых, благополучно переживет постиндустриальную фазу.

Говоря о кризисе марксизма, Е. Гайдар и В. May не забыли сделать "реверанс" в сторону его социально-философских основ: "...Кризис марксизма не стал крахом базовой гипотезы марксовой философии истории. Это - кризис интерпретаций и прогнозов, основанных на вульгарном и поверхностном приложении методологии, результат трех ошибок методологического и теоретического характера" (N 6, с. 32).

Итак, что же это за ошибки? Одна из них - выдвижение недиалектического тезиса о "конце истории", каковая завершается коммунизмом, на чем движение истории через кризисы и противоречия завершается. Позвольте, но ведь Маркс никогда не трактовал коммунизм как некую завершающую стадию общественного развития. Более того, он рассматривал коммунистическое общество всего лишь как начало новой большой эпохи человеческой истории. Маркс никогда не говорил о прекращении при коммунизме развития через противоречия, специально подчеркивая, что коммунизм уничтожает лишь антагонизм, основанный на классовом неравенстве, то есть на устойчивом делении людей на группы с различным социально-экономическим статусом. В работах Маркса нельзя найти ничего, что могло бы хоть как-то быть использовано для обоснования нелепого тезиса о приверженности его концепции "конечности истории". Е. Гайдар и В. May - в отличие от не изучавшего всерьез марксизм Поппера - это прекрасно знают, они за это получали пятерки на соответствующих экзаменах и потому, приписывая марксизму фукуямовскую идею "конечности истории", они намеренно фальсифицируют факты. Так что в данном случае мы сталкиваемся с одним из далеко не самых умных антикоммунистических предрассудков - и ни с чем более.

Другая ошибка - абсолютизация деления исторической эволюции на фазы, при котором каждому определенному уровню развития производительных сил соответствует определенная система производственных отношений. "В этом отношении "официальные марксисты" недооценили роль методологии Маркса, свели роль производительных сил к глобальным процессам смены формаций, проигнорировали текущую трансформацию форм организации общества, связанную с прогрессом производительных сил" (N 6, с. 33).

Как мы видим, претензии к марксизму уже поворачиваются от самого Маркса в сторону "официальных марксистов". Разумеется, жесткая схема исторической последовательности способов производства, названная "пятичленкой", знаменовала собой принципиальный отход от теории и метода первоначального марксизма. Однако даже в рамках советской "марксистско-ленинской политической экономии" велись исследования закономерностей эволюции производственных отношений (естественно, под воздействием эволюции производительных сил) в пределах одной формации. Не игнорировалась и возможность существования различных общественных форм при сходном уровне производительных сил. Похоже, Е. Гайдар и В. May упустили из виду эти исследования.

Наконец, третья ошибка заключается в том, что "была недооценена активная роль общественных форм, которые не только находятся под влиянием материальной (технологической) базы, но и сами способны оказывать на нее значимое воздействие. Здесь работает механизм как прямой, так и обратной связи, и последняя должна была стать объектом серьезного изучения" (N 6, с. 33).

Но, к сожалению, выясняется, что наши авторы порядком подзабыли то, за что получали пятерки, будучи студентами. Это Маркс-то недооценил активное воздействие общественных форм на материальную базу "производства? А чему тогда посвящены 11, 12 и 13 главы I тома "Капитала"? В чем видел Маркс экономические причины промышленной революции, как не в потребностях, порожденных капиталистической общественной формой? Именно такие закономерности лежат в основе его концепции перехода от формального к реальному подчинению труда капиталу. Конечно, что касается советской политэкономии, то она начинала немало чисто "ритуальных плясок" вокруг этих проблем, но и серьезных исследований обратного воздействия производственных отношений на развитие производительных сил было достаточно.

Да, подзабыли "Капитал", подзабыли! А из вклада "официального марксизма" тщательно выбирается только то, что вело к его догматическому окостенению, и столь же тщательно игнорируется все, что не вписывается в такое видение. Ну что ж, это тоже прием полемики. Не скажем, впрочем, что научный.

Собственно, на этом прямая критика марксизма в третьем разделе в основном и заканчивается, и далее излагаются по преимуществу собственные взгляды авторов на проблемы современности. Но в отличие от марксистов Е. Гайдар и В. May не выводят свой анализ, например, путей догоняющего развития из исследования причин экономической отсталости и современного положения отсталых стран в системе мирового капиталистического хозяйства. Их подход - это чисто эмпирическое обобщение опыта ряда стран, предпринимавших попытки встать на путь догоняющего развития. Между тем такой подход лишает нас возможности выяснить, что в этом опыте закономерно, а что предопределено случайным сочетанием внутренних и внешних условий, что относится к общим закономерностям догоняющего развития, а что верно только для конкретных отрезков исторического времени.

Марксистская постановка вопроса о причинах устойчивой дивергенции мирового капиталистического хозяйства на развитый "центр" и относительно отсталую "периферию" связывает этот феномен:

- во-первых, с дифференциацией исторических условий вхождения стран "центра" и "периферии" в мировое капиталистическое хозяйство;

- во-вторых, с ограничением возможностей экономического роста, обусловленных воздействием социально-экономических структур (производственных отношений, экономических и социально-политических институтов), которые сложились как результат влияния капиталистического мирового хозяйства на устои традиционного общества и в колониальную, и в постколониальную эпоху;

- в-третьих, с возможностями закрепления сложившихся различий странами "центра" за счет их доминирующего положения в мировом хозяйстве.

Не будем отрицать, что перечисляемые в статье семь пунктов, характеризующие догоняющее развитие, в общем отражают имеющийся исторический опыт в этой области. Но они остаются хаотическим набором признаков и факторов, не вскрывающим закономерности, определяющие необходимость и возможность догоняющего развития. Необходимость же и возможность рывка, выводящего относительно отсталую страну на более высокий уровень развития, заключены прежде всего в противоречиях капиталистического мирового хозяйства.

Данные противоречия определяют наличие как феномена отсталости, так и "окна возможностей" для преодоления отсталости. К сожалению (для отстающих стран), это "окно" не только формируется внутренними факторами, но и зависит от благоприятного стечения обстоятельств в экономических и геополитических отношениях на мировом рынке. И такое благоприятное стечение обстоятельств (которое должно сочетаться с наличием позитивных внутренних факторов) делает "окно возможностей" чрезвычайно узким, поскольку в общем условия международной конкуренции накладывают на экономическое развитие относительно отсталых стран весьма жесткие ограничения, а иногда и специально выстраиваются таким образом, что препятствуют их экономическому развитию. Провал Канкунского раунда переговоров о сельскохозяйственных субсидиях в рамках ВТО является одним из ярких свидетельств этого.

Еще один упрек марксистам - в неверии в благотворные силы свободного рынка: "Изменились и теоретические представления об эффективных моделях "экономики развития". До последней трети XX в. в экономической науке доминировали марксистские или неомарксистские представления о способах решения проблемы отсталости, основанные на закрытии национальной экономики от иностранной конкуренции, централизации ресурсов в руках государства, их перераспределении в приоритетные сектора. Только в последние десятилетия широкое распространение получили взгляды, согласно которым открытая внешнеэкономическая политика, линия на интеграцию в структуры мирового рынка - важнейший фактор успешного экономического роста" (N 6, с. 44).

Похоже, наши авторы забыли то, что они писали про централизацию ресурсов в руках государства несколькими страницами ранее, в своем шестом пункте, посвященном догоняющему развитию: "С увеличением отделяющей от лидеров дистанции расширяются возможности технологических заимствований, которые поощряет и организует государство. Развитие событий в конце XX в. показало, что эта зависимость не универсальна, однако такая тенденция существует" (N 6, с. 39).

Впрочем, не будем спорить, что иные взгляды и в самом деле получили "широкое распространение". Только вот стали ли они от этого более истинными? Практика стран, осуществлявших догоняющую модернизацию (как в XIX, так и в XX вв.), показывает достаточно универсальную закономерность: на начальном этапе экономического и технологического рывка определенная мера протекционистской защиты внутреннего рынка необходима, и лишь по мере повышения уровня конкурентоспособности национальной экономики становится более эффективной политика постепенного снижения уровня закрытости внутреннего рынка и снятия барьеров для международной конкуренции.

Вряд ли Е. Гайдару и В. May стоило так долго плутать между разными высказываниями Маркса по поводу протекционизма /и свободы торговли. Еще в 1848 г. Маркс достаточно ясно сформулировал ту закономерность, которая ныне хорошо известна каждому мало-мальски непредвзятому экономисту: "...Покровительственная .система есть лишь средство для того, чтобы создавать у того или иного народа крупную промышленность, то есть поставить его в зависимость от мирового рынка; но с того самого момента, как устанавливается зависимость от мирового рынка, возникает в свою очередь большая или меньшая зависимость от свободы торговли"(8. Маркс К. Речь о свободе торговли. В кн.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 418.).

А теперь к главной проблеме: насколько марксизм способен доказать, что наступающая эпоха глобализации и постиндустриальные тенденции требуют перехода к качественно новому типу общества, или же правы "либеральные марксисты", утверждающие, что современные производительные силы обусловливают лишь дальнейший прогресс рынка и капитала?

Начнем с того, что в статье довольно странно оценивается позиция марксистов по отношению к глобализации мирового хозяйства. Разумеется, любой марксист присоединится к словам Е. Гайдара и В. May: "Между тем антиглобалистская идеология и политика противоречат как букве, так и духу марксизма" (N 6, с. 40). Однако является прямым разрывом с фактами следующее их утверждение: "В этом пункте имеет место разрыв идеологии коммунистических партий (как в России, так и в других странах) с духом и буквой марксизма" (N 6, с. 44). Примером того, что это так, в статье становятся работы... Г. Зюганова.

Но, во-первых, с каких это пор Г. Зюганов может быть квалифицирован в качестве левого и тем более коммуниста? То, что он возглавляет организацию, именующую себя КПРФ, еще ровным счетом ничего не означает (так и В. Жириновского можно записать в либералы и демократы). Да и сам он марксистом себя не именует, более того, в рядах КПРФ широкое хождение имеют откровенно антикоммунистические взгляды.

Во-вторых, хотя противники левых и называют широко развернувшееся в последние 8-9 лет движение "антиглобалистским", сами левые никогда не признавали правомерности навешивания такого ярлыка. Они называют свое движение "альтернативным социальным движением", или, используя итальянский термин, "альтерглобалистским движением". Однако Е. Гайдар и В. May смешивают позицию марксистских левых ("альтернативного социального движения") и действительных антиглобалистов, в среде которых смыкаются националистический как "левый", так и правый популизм, а также реакционные религиозно-фундаменталистские течения. Конечно, гораздо легче воевать с карикатурой на своего идейного противника, нежели с реальным оппонентом. Однако мы не собираемся спокойно взирать, как из нас делают карикатуру.

Марксисты твердо стоят на позиции признания капиталистической глобализации объективным социально-экономическим процессом, независимо от того, нравится она кому-либо или не нравится. Но марксизм и эксплуатацию признает объективным экономическим явлением, более того, в определенных исторических рамках она выступает как условие экономического и социального прогресса человечества. Тем не менее марксизм признает прогрессивной (и никак не менее объективной) и борьбу за преодоление тех условий, при которых человечество может развиваться лишь за счет угнетения одних социальных групп другими.

Может быть, Е. Гайдару и В. May такая диалектика не нравится? Тогда им надо прямо признать свое родство с "легальным марксизмом", который из марксизма брал только признание объективного и исторически прогрессивного характера капитализма, теряя тем самым право именоваться марксизмом без кавычек. Ничто в марксизме не воспрещает левым бороться за преодоление капиталистической формы международного обобществления производства и, признавая объективность этой формы, видеть в то же время ее историческую ограниченность и стремиться к замене ее более прогрессивной. Левые не устают подчеркивать, что сколько-нибудь полное достижение демократических и гуманистических целей "альтернативного социального движения" в рамках капитализма невозможно и что противоречия капиталистической глобализации свидетельствуют о дальнейшем углублении и развитии противоречий капиталистической системы в целом, что никак не позволяет снять с повестки дня марксистскую постановку вопроса об исторической перспективе революционного преобразования капитализма. Достаточно прозрачный намек на эту перспективу содержится и в основном лозунге "альтерглобалистов" - "Иной мир возможен! ".

И от этой реальности не отгородиться громкими словами насчет догм "светской религии"!

Никак не вяжется с реальным ходом развития капиталистической глобализации и рисуемая в статье благостная картинка, согласно которой она ведет к ослаблению социальной борьбы в "рыночных демократиях". Факты свидетельствуют об обратном: глобализация обусловливает обострение социальной борьбы как в странах, являющихся объектами глобализации, так и в странах, доминирующих в глобальной экономике(9. Свидетельства этому можно найти, в частности, в работах К. Агитона, С. Амина, Э. Валлерстайна, Дж. Тобина, Э. Туссена, Н. Чомски и многих других теоретиков и практиков альтерглобализма. Недавно па русский язык переведена обобщающая работа на эту тему "Глобализация сопротивления".).

Транснациональный капитал видит в глобализации естественный инструмент снятия ограничений с функционирования капитала во всемирном масштабе, в первую очередь через развитие универсальной мобильности финансового капитала. Это позволяет ему ориентироваться на поиск наиболее выгодных условий эксплуатации труда (которому заведомо отказывается в столь же универсальной глобальной мобильности). Неизбежным следствием этого являются заниженная оценка рабочей силы в менее развитых странах и давление на доходы наемных работников в более развитых странах за счет вывоза или угрозы вывоза капитала в относительно отсталые страны со слабым трудовым законодательством, низким уровнем социальных гарантий и монопсонией транснационального капитала на рынке труда. И это только один из многих факторов, указывающих на неравноправность современной неолиберальной глобализации.

На протяжении 1990-х годов в "рыночных демократиях" совершенно открыто развертывается борьба за социальный реванш капитала, демонтаж "государства всеобщего благосостояния". Ожесточенное сопротивление наемных работников (всеобщая забастовка 1995 г. во Франции, серия общенациональных стачек в конце 1990-х годов в Италии и т.п.) не позволило решить эту задачу в полном объеме, однако во второй половине 1990-х годов все же началось небольшое сокращение социальных расходов государства в развитых странах, которое затем было приостановлено.

А теперь обратимся к проблеме прогресса производительных сил последних десятилетий. Е. Гайдар и В. May полагают, что глубокая эволюция современного капитализма должна поставить марксистов в тупик: "Фактически признается, что один и тот же тип капиталистических производственных отношений порождается производительными силами, радикально отличными от тех, которые были характерны для капитализма XIX в." (N 6, с. 47).

Попробуем избежать логической "ловушки", в которую нас любезно подталкивают Е. Гайдар и В. May.

Во-первых, степень радикальности этих отличий должна быть предметом точной научной оценки, а не расхожих рекламных лозунгов насчет "информационного общества", "интеллектуального капитала" и т.д., якобы уже совершенно вытеснивших "производительные силы XIX века". Современный капитализм при всем явственном и существенном прогрессе постиндустриальных тенденций по-прежнему базируется в основном на индустриальных, машинных технологиях. Как так? - могут воскликнуть наши оппоненты. Во всех развитых странах доля сферы услуг уже далеко перевалила за 60-70%, а занятость в сфере собственно индустриального производства составляет процентов 30 и даже меньше!

Не надо, однако, совершать примитивную логическую ошибку и отождествлять господствующие отрасли и господствующие технологии. Может быть, Е. Гайдар и В. May возьмут на себя смелость утверждать, что мойщик посуды в кафе, горничная в отеле, продавец в магазине - то есть массовые работники господствующей в настоящее время сферы услуг - работают на основе постиндустриальных технологий? Их труд даже еще не вполне дорос до индустриального, индустриальные технологии еще не успели преобразовать отрасли сферы услуг на индустриальной базе! И количественный рост сферы услуг отражает лишь факт повышения производительности труда в промышленности, позволивший высвободить рабочую силу для секторов сферы услуг, нуждающихся в массе трудовых ресурсов именно потому, что они основаны в значительной мере на доиндустриальном труде.

Во-вторых, наличие постиндустриальных тенденций в современном капитализме несомненно. Только проявляются они прежде всего как раз не в сокращении удельного веса промышленности и росте сферы услуг. Постиндустриальные тенденции заключаются как в эволюции самого индустриального процесса труда в сторону преобладания творческих компонентов в человеческой деятельности, так и в распространении немашинных (в том числе и информационных) технологий, еще более интенсивно влияющих на превращение труда в творческий по преимуществу процесс.

Несомненны также и глубокие изменения в производственных отношениях, происходящие там, где указанные сдвиги в производительных силах (и прежде всего в качестве рабочей силы) существенным образом затронули капиталистическое производство.

Во-первых, современная эпоха представляет собой в известном смысле кульминационную точку поступательного развития капиталистических производственных отношений: с глобализацией, наконец, происходит становление не просто мирового рынка, а капитализма как всемирного хозяйства и наряду с этим осуществляется перевод на капиталистические рельсы одной из немногих сфер производства, которая до недавнего времени еще не была полностью капиталистически преобразована - а именно, производства знаний и технологического применения науки.

Во-вторых, именно в этой кульминационной точке начинается процесс самоотрицания некоторых фундаментальных свойств товарного производства и капитализма(10. Например, в работах В. Иноземцева и О. Антипиной проанализирован процесс деструкции стоимостных отношений под влиянием отмеченных тенденций (Антипина О., Иноземцев В. Диалектика стоимости в постиндустриальном обществе. - МЭиМО, 1998, N 5, 6, 7).), или, во всяком случае, формируются противоречия, подталкивающие к такому самоотрицанию.

Новые формы процесса обобществления производства, связанные не столько с ростом специализации и концентрации производства и капитала (хотя и эти процессы продолжают развиваться, пусть и не столь бурно, как во второй половине XIX - начале XX вв.), сколько с изменениями в самом содержании труда, продолжают действовать в том же направлении подрыва отношений товарного производства, что и монополистические тенденции, особенно ярко себя проявившие на рубеже XIX-XX вв.

Современный процесс производства во все меньшей степени может быть квалифицирован как основанный на частном труде. Это связано и со значительной ролью в общественном производстве отраслей национальной экономической и социальной инфраструктуры (большая часть из которых принимает форму естественных монополий), и с высокой степенью централизации капитала в ряде других Отраслей (напомним о хорошо известных каждому экономисту процессах слияний и поглощений в современной глобальной экономике). Но в современную эпоху частный характер труда подрывается даже в отраслях, для которых не характерны ярко выраженная монополия или близкая к ней олигополия. Изменения в содержании труда, связанные с ростом творческих компонентов деятельности (что влечет за собой и возрастание роли знаний и информации), превращают этот труд во всеобщий, то есть основанный на универсальной зависимости от творческих процессов, протекающих (или протекавших) фактически в любых точках планеты, и от соответствующего взаимодействия знаний. Эта зависимость формируется не a posteriori - в рыночном обмене продуктами труда, а в самом процессе труда.

Зависимость процесса труда от технологического применения знаний и, таким образом, от создания новых знаний изменяет характер зависимости производства от конъюнктуры рынка. Значительная часть затрат на научные исследования и разработки теперь производится без ориентирования на заранее известный результат, на существующий рыночный спрос, а в лучшем случае основывается на не вполне определенном расчете на формирование новых рынков для потенциальных (а не существующих в настоящее время) новых продуктов. Часть же затрат на НИОКР осуществляется вообще без какой бы то ни было надежды на некий определенный результат и носит тем самым совершенно нерыночный характер.

Следовательно, тенденция к подвижности и изменчивости рынка, повышению степени индивидуализации продукции поддерживается за счет не только гибкого приспособления к рыночной конъюнктуре (что было характерно для товарного хозяйства по меньшей мере с периода ликвидации цеховой регламентации), но во все большей степени за счет открытого творческого поиска, лишь результаты которого затем приспосабливаются к использованию в соответствии с рыночными критериями. Здесь современное капиталистическое товарное хозяйство вступает в полосу развития противоречий, связанных со столкновением критериев открытого творческого поиска, предопределенных стремлением квалифицированных специалистов и профессионалов к самореализации, с критериями поиска эффективных рыночных сегментов, обеспечивающих прибыльное производство для фирмы. В этих условиях капитал стремится заранее ограничить свои затраты на ведение творческого поиска тем, что может быть использовано для заполнения или формирования рынка, сужая тем самым границы самореализации потенциала творческих работников. Пока привилегированное положение специалистов и профессионалов в системе капиталистического производства позволяет смягчать остроту этого противоречия, однако не способно устранить его фундаментальные основы.

Дело в том, что изменения в характере человеческой деятельности, равно как и изменение модели потребления в развитых капиталистических экономиках, привели к сдвигам в структуре человеческих потребностей, а вместе с этим - и в мотивации труда. Обогащение трудовой деятельности творческими функциями способствовало превращению такого труда в самоценность, а в качестве ведущего мотива деятельности стала выступать самореализация человека в труде. Такой отход от ориентации на достижение материального благополучия как основной мотив труда произошел не только благодаря изменению содержания трудовой деятельности. Другим непременным условием подобного сдвига является высокий уровень насыщения материальных (точнее - вещных) потребностей человека. Именно их превращение в определенном смысле в гарантированный результат труда позволило потребности в реализации собственного творческого потенциала выйти на первый план(11. Подробнее см. Социум па пороге XX века: рынок, фирма, человек в информационном обществе. М.: ТЕИС, 1998, с. 64-68.).

Таким образом, и в структуре человеческих потребностей, и в системе мотивов человеческой деятельности происходят изменения, которые можно квалифицировать как снижение значимости внешних для человека ориентиров в пользу потребностей и мотивов, непосредственно направленных на развитие самого человека. Результатом этого изменения, связанного как с уровнем экономического развития, так и с характером новейших технологий, в свою очередь, выступают сдвиги в качестве рабочей силы, откуда вытекают и новые требования к организации и стимулированию труда.

Подрыв товарного хозяйства идет и по линии изменения природы продукта человеческой деятельности и используемых в производстве ресурсов. Новый тип "ресурсов" и потребностей, возникающих в связи с развитием информационного общества, непосредственно сопряжен с качественным изменением содержания человеческой деятельности.

Разумеется, все эти тенденции (и ряд подобных) занимают в современном капитализме далеко не преобладающее место, подвергаясь воздействию со стороны господствующих капиталистических отношений. И тем не менее можно видеть процесс столкновения рыночных и капиталистических начал с новыми производительными силами, которые уже не могут довольствоваться старой капиталистической формой, порождая внутри нее элементы некапиталистических отношений. Тем самым постиндустриальные тенденции, хотя и не привели к изменению существа основополагающих производственных отношений капитализма, все же обусловили значительную их эволюцию, характеризующуюся нарастанием некапиталистических элементов, а в перспективе, вероятно, - и превращение производственных отношений капитализма в переходные (к более прогрессивному социуму) производственные отношения.

Именно эти тенденции и не позволяют "закрыть проблему" социалистической перспективы капитализма. Способ, каким Е. Гайдар и В. May пытаются дистанцироваться от возможности движения к коммунизму на постиндустриальной базе, только запутывает проблему без введения в полемику каких-либо аргументов по существу (нашими оппонентами личная точка зрения В. Миронова выдается за "серьезную трансформацию" марксистской доктрины в целом; да, Миронов трансформирует эту доктрину, но при чем здесь весь марксизм? ). В марксизме связь постиндустриального общества с коммунизмом основывается на столь любезном Е. Гайдару и В. May общем социально-философском подходе Маркса к пониманию причин качественных переходов от одной общественной эпохи к другой. В тех постиндустриальных тенденциях, о которых мы кое-что сказали выше, марксисты видят предпосылки перехода от экономической общественной формации к новой, которая предварительно может оцениваться как постэкономическая - и именно этот переход марксисты отождествляют с переходом к коммунистическому обществу.

***

Завершая нашу работу, подчеркнем: для современного критического марксизма характерна принципиальная (восходящая к классическому марксизму) открытость в будущее. Мы не стремимся играть роль мессии, знающего истину в последней инстанции, как этого никогда не делал сам К.Маркс. Мы лишь хотим использовать обновленные марксистские методологию и теорию для исследования реальных процессов исторического развития и особенно его новейшей фазы, показать, как и в чем такая работа позволяет видоизменить марксизм

(а без такой самокритики и изменений наша наука жить не может, - становясь догмой, марксизм перестает быть марксизмом).

Критикуя марксизм за якобы присущий ему жесткий экономический детерминизм, либерал-апологеты в конечном счете предлагают заимствовать именно "детерминизм", но только в гораздо менее определенной и вялой версии. Но для размышлений о том, что с прогрессом техники и ростом общественного богатства изменяются общественные формы (а это довольно плоский тезис, воспроизводившийся десятками ученых и даже писателей на протяжении вот уже не одной сотни лет), марксизм не нужен. Нужны в лучшем случае несколько цитат из "классиков", интерпретированных в духе "Краткого курса истории ВКП(б)".

Марксистская же философия истории - это сложнейшая и многообразная современная теория, показывающая, где, как и почему "работают" прямые и обратные связи в диалектическом взаимодействии производительных сил и производственных отношений; где, как, в какой мере я почему над человеком господствуют силы отчуждения, а где и как он сам творит свою историю через реформы и революции (теория которых также развита современным мировым марксизмом); какова диалектика духовного производства, теологической гегемонии, и свободного развития культуры, прогресс которой есть не менее важная предпосылка социального освобождения, чем прогресс материальных производительных сил... - и это лишь наикратчайший анонс ряда разработок марксизма. Вот этот бы материал и стоило критически анализировать тем, кто всерьез думает использовать методологию и теорию марксизма для научных исследований.

Современные марксисты, активно участвовавшие во всех героических и трагических событиях XX и XXI вв., понимают, что ход истории в конкретных странах и в конкретные периоды времени нелинеен, что возможны и реверсивные, попятные токи исторического времени (а человечество, скорее всего, сейчас попало именно в такую турбулентность, эволюционируя ко все более реакционным имперским формам социума). Но мы можем и будем анализировать реальные долгосрочные тенденции исторического развития, которые, как мы постарались показать выше, подтверждают правомерность вывода о том, что развитие производительных сил ведет к необходимости позитивного социального освобождения человека от всех форм отчуждения в процессе длительной, нелинейной глобальной трансформации "царства необходимости" в "царство свободы".

Так что настоящая полемика с "либеральным марксизмом" лежит за рамками статьи Е. Гайдара и В. May. Ее предмет - научная состоятельность современного марксизма и правомерность вывода об ограниченности мира отчуждения в целом и современного позднего капитализма в частности. И ссылка на очевидность торжества либерализма здесь не поможет. Или всем нам надо затвердить, что "дело Хайека живет и побеждает", а "учение Поппера всесильно, потому что оно верно"? К счастью, у наших авторов хватило здравого смысла не вставать на этот путь. Однако не хватило научной смелости открыто атаковать наиболее творческую и последовательную часть современной марксистской мысли.