САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ РОССИИ И ФОРМИРОВАНИЕ НОВОГО РЕГИОНАЛЬНОГО СОЮЗА.

Современные дискуссии о геополитической идентификации России малопродуктивны, потому что по-прежнему концентрируются вокруг либо чисто внутренних, либо чисто внешних проблем. Относить ли нашу страну к западной цивилизации или считать ее евразийской державой, идущей своим особым путем? Трудно ожидать, что ответ только на один этот вопрос, который к тому же является не вполне корректным, поможет понять наше место в мире. Но не помогут нам и оторванные от глубинных внутренних процессов рассуждения о необходимости "прислониться" то ли к Европейскому союзу, то ли к США.

В эпоху глобализации выработка стратегии должна опираться на взаимоувязанный анализ реальных процессов как внутри страны, так и в мире. Ниже мы попытаемся наметить контуры решения проблемы исходя именно из такого подхода.

С одной стороны, мы будем рассматривать Российскую Федерацию как сложную социально-экономическую систему, в которой все ощутимее переплетаются отраслевые и региональные проблемы. В плановой экономике они выглядели обезличенными, сегодня же интегрированные бизнес-группы и субъекты Федерации превращаются в мощных самостоятельных игроков на рынке. Что идет на смену не изжитому еще до конца менталитету административно-командной системы? Что может способствовать эффективному взаимодействию интересов бизнеса, регионов и общества, укрепляющему российскую экономику и повышающему престиж страны на мировой арене?

С другой стороны, мы хотим выяснить, чем обусловлены наши метания в выборе внешнеэкономических приоритетов и партнеров в условиях, когда идеологические мотивы такого выбора сняты. Только ли нынешней экономической слабостью и стремлением подыграть более сильному партнеру? Или чем-то еще?

Существует ли вообще что-то, способное соединить внутренний и международный аспекты, преодолеть неопределенность нынешнего положения нашей страны и в то же время стать альтернативой возврату к дореформенному состоянию? И еще острее - возможна ли самоидентификация России вне формирования по-новому организованного постсоветского пространства?

Внутренний ракурс

Шквальный огонь критики коммунизма в 1990-е годы сменился в последнее время шквальным огнем критики либерализма. Стреляют, понятно, слева. Справа, с позиций модификации проводимого сегодня либерального курса - а мы стоим именно на этих позициях - выстрелов почти не слышно. Попробуем разобраться, в чем здесь дело под углом зрения двух интересующих нас проблем - интегрированных бизнес-групп и регионов.

Критику интегрированных бизнес-групп слева мы здесь затрагивать не будем. Заметим только, что когда наших пробивных "олигархов" призывают вернуть казне неправедно нажитые деньги и даже сажают за решетку, то забывают, что наживались они по тем правилам, которые устанавливались самим, государством в ходе жесткого противоборства политических сил в начале 1990-x годов. Мы имеем в виду, в частности, игру на множественности валютных курсов и на огромном разрыве мировых и внутренних цен на энергоносители, преобладание в схемах приватизации выгодной для директоров инсайдерской формы, залоговые аукционы, использование оффшорных зон и т.д. Кого сегодня винить за это? И кого винить в обменах собственности на власть и, что не менее существенно, власти на собственность? Стоит ли вообще искать виновных в исторически неизбежных процессах? Проще всего исходя из элементарной логики ответить на данный вопрос - нет, не стоит. Но это был бы! поверхностный ответ. Гораздо важнее поискать более глубокие причины.

Вакханалия приватизации, начавшаяся в 1990-е годы и во многом не завершенная до сих пор, отражала распад политических, социальных, экономических структур социализма. Можно ли было его избежать? Вряд ли. И причина состояла в том, что социализм оказался слишком просто устроен с точки зрения решения задач, возникших при достижении страной высокого уровня индустриализации. Для того чтобы взять барьер постиндустриализации, необходимо формирование сложной социально-экономической структуры.

Слабость наших правых состоит, между прочим, в том, что содержание реформ как усложнения социально-экономического устройства ими не осмыслено. Правда, этот упрек можно адресовать и обществу в целом. Но чистая политическая логика, вытекающая из начавшихся процессов демократизации, неизбежно ведет к поиску виноватых - либо государства, либо либералов. У государства за таким поиском кроется попытка переосмыслить реформы и скорректировать их в сторону усиления социальной составляющей (борьба с бедностью) при одновременном возвращении государственной монополии в тех пределах и формах, которые допускает демократическое общество.

Подчеркнем, однако, что авторитарные тенденции порождаются не склонностью государства к политической экспансии как таковой, а необходимостью в целях повышения динамики развития поднимать "старые" индустриальные отрасли, то есть инвестиционный комплекс. Недостаток собственных финансовых ресурсов инвестиционного комплекса компенсируется мерами государственного распределения. Но почему сам рынок не способен организовать переток инвестиционных ресурсов из сырьевого, топливно-энергетического комплекса в инвестиционный? Почему российская экономика фактически столкнулась с той же проблемой дефицита инвестиций, которая остро проявилась в конце 1980-х годов?

Начнем с того, что выбор между развитием экономики на базе добывающих и топливно-энергетических отраслей (экспортно ориентированная экономика) и становлением внутреннего рынка как целостности, в основании которой лежит развитый комплекс инвестиционных отраслей, не является альтернативой. Представление об альтернативности подобного выбора связано с игнорированием принципиальной разницы между содержанием равенства спроса и предложения в микро- и макроэкономике.

В первом случае складывается баланс между инвестициями и потреблением. Сам факт равновесия спроса и предложения побуждает рынок к оптимальному спонтанному распределению инвестиций и служит его механизмом. Во втором случае имеет место системная "привязка" разных типов экономического роста внутри национальной экономики: с одной стороны - инвестиционного экономического роста, с другой - экономики благосостояния.

В рамках инвестиционного экономического роста рыночный спрос приспосабливается к стратегическим целевым установкам субъектов рынка. Следствием этого является повышение доходов населения не через механизмы занятости, а на основе его массового вовлечения в сферу инвестирования. Тем самым доход лишь частично реализует свои макроэкономические функции, связанные с формированием потребительского спроса.

С точки зрения интенсивного экономического роста макроэкономика нуждается в том, чтобы доход был не только привлечен на фондовые рынки (где субъект дохода выступает в роли портфельного инвестора) и участвовал в приросте денежного капитала, но и оказался способным частично поглотить поток денежных инструментов в виде потребительского спроса населения. С одной стороны, масштабы такого поглощения диктуются стартовым потенциалом рынка, который формируется стратегическими инвестиционными факторами и фиксируется в величине предельной эффективности капитала. С другой стороны, размеры осваиваемого потребительской сферой дохода регулируются предельной склонностью к потреблению. Дж. Кейнс считал последнюю устойчивой величиной, однако ограниченной устойчивостью предельной эффективности капитала и ее параметра (мультипликатора национального дохода).

Таким образом, на основе лишь инвестиционного экономического роста нельзя решить проблемы благосостояния, не переходя в пространство экономики благосостояния, хотя он и позволяет сформировать (автономный от заработной платы и других доходов) поток сбережений. Поток и структура сбережений оказываются симметричными потоку и структуре инвестиций. Эффект симметричности достигается в результате экспансии массовых фондовых рынков. Возникает обратная по сравнению с микроэкономикой функциональная зависимость между доходом населения и сбережениями: не сбережения являются функцией дохода, а доход определяется сбережениями. Для того чтобы обратить сбережения, полученные в рамках оборотов денежного капитала, в потребительский доход и обеспечить адекватный потребительский спрос, нужно сначала трансформировать поток денежных инвестиционных инструментов (массовых фондовых рынков) в предложение товарных денег и затем сформировать спрос на них как на потребительский доход. То есть потребительский спрос подчиняется инвестиционной логике. Соответственно в его рамках решается задача инвестиционного предпочтения, а не осуществляется выбор потребительской полезности.

И еще один макроэкономический парадокс. Если в микроэкономике спрос на деньги регламентирует их предложение, то в макроэкономике, напротив, предложение денег формирует спрос на них. И только благодаря этой предпосылке массовый инвестор реализует себя как потребитель. Инвестиционное поведение потребителя, как и любого другого инвестора, - это норма. Вопрос в том, почему стратегия инвестирования складывается в пространстве оптимизации соотношения инвестиций и сбережений при данном капитальном коэффициенте, тогда как текущий инвестиционный поток, включая инвестиции в потребление, ориентирован на Оптимизацию процентной ставки при данном уровне предельной эффективности капитала.

По Кейнсу, если предельная эффективность капитала растет быстрее цен, процент падает - привлекательность стратегических инвестиций повышается. Если же предельная эффективность капитала растет медленнее, чем цены, процент повышается - привлекательность стратегических инвестиций снижается. Переменная (предельная эффективность капитала) регулирует стратегию на базе общего спросового потенциала экономики, который оказывается диверсифицирован в силу того, что эта переменная становится параметром при новой переменной, регулирующей соотношение специфического денежного спроса и предложения (процентной ставки). Происходит качественный скачок в другую размерность - из стратегической размерности капитала в текущую размерность дохода, соответственно от массового инвестора (субъекта сбережений) к субъекту потребительского дохода, то есть потребителю.

Экономика благосостояния выражает размерность дохода в пространстве региональных рынков, которые создают кластеры товарных и факторных рынков вокруг крупного финансового капитала, проникают в "кристаллические решетки", сформированные стратегическими гигантами. Благодаря этому стратегия, зафиксированная в связях по капиталу, преломляется в текущие связи по доходу - экономику благосостояния.

Итак, экономика благосостояния не есть узко целевая система хозяйствования. Ее вклад в инвестиционный экономический рост имеет существенное значение. Конкретизируя стратегические линии развития, экономика благосостояния (дохода) служит механизмом рыночной экспансии. Если инвестиционный экономический рост может опираться на инвестиционный спросовый потенциал экономики, то экономика благосостояния содействует рыночной экспансии и дополняет инвестиционный потенциал экономического роста инфляционным потенциалом (имеется в виду не рост цен, а экспансия рынков), выявляя скрытые динамические резервы стратегического капитала.

Российское государство, приверженное упрощенным взглядам на либеральные принципы развития по модели рынка свободной конкуренции, ошибочно ищет источники развития в политическом нажиме на крупный бизнес. Но для реализации стратегического потенциала последнего и с учетом присущих ему механизмов рыночной экспансии на региональном уровне совершенно необходим внутренний рынок.

Далее, именно капитал дает импульс развитию социально-экономических функций государства. Вследствие системной связи рынков капитала и дохода микроэкономика остается как бы без хозяина, которым должно стать государство. А это и есть эффект макроэкономики. Во времена классического капитализма такая проблема не стояла. Функционирование рынка свободной конкуренции принципиально меняется в результате появления разных размерностей как предпосылки включения его в структуры макроэкономики. Макроэкономика соответственно своей многоразмерности выстраивает трехступенчатую систему конкуренции. Это, во-первых, конкуренция на рынках крупных стратегических инвестиций, основанная на принципах внутренней конвергенции капитала и государства. Во-вторых, конкуренция на рынках, формирующих корпоративную систему страны, и конкуренция регионов. Наконец, в-третьих, ценовая конкуренция на массовых факторных рынках и на рынках товаров и услуг.

Кейнс выделял сферу ценовой конкуренции как пространство регулирующего действия переменных общей и первичной занятости, функционально сопряженной с динамикой оплаты труда. Причем занятость регулируется своим параметром - процентной ставкой. По Кейнсу, - и есть все основания считать, что он прав, - процентная ставка как параметр при переменной занятости и выражает системный характер рынка свободной конкуренции. При этом единую систему представляют не только переменные, регулирующие рынок в макроэкономике, но и их параметры - мультипликаторы при переменных: предельной эффективности капитала, процентной ставки (стоимости денег), стоимостного потенциала занятости. Кейнс указывает на стремление мультипликаторов к 1, а переменных - к устойчивости.

Обратим внимание на одну весьма распространенную методологическую ошибку. Предполагается, что в компетенцию государства как проводника особого (наряду с инвестиционным и экономики благосостояния) бюджетного типа экономического роста входит задача соединения текущих проблем экономики со стратегическими. Тем самым государству вменяются функции, принадлежащие капиталу, - качественные переходы от стратегических рынков капитала к массовым фондовым рынкам денежного капитала и затем к региональным диверсифицированным рынкам занятости. Из сказанного не следует, что нужно ослабить позиции государства в экономике. Речь идет о переосмыслении задач и способов государственного регулирования с учетом системного макроэкономического строения рынков. Здесь на первое место выдвигается проблема субъектов.

Сопряженность указанных типов экономического роста предполагает формирование системы макроэкономических субъектов (носителей капитала, дохода и бюджетно-денежной системы), каждый из которых имеет сложное строение - свою сферу рынков и свои финансовые и банковские институты. В пространстве финансово-денежных рынков макроэкономики капиталисту противостоит другой капиталист, а не наемный работник. Первый из них - стратегический инвестор, второй - массовый портфельный инвестор. Соответственно функционально различаются и капиталы - это либо инвестиционный стратегический капитал, либо денежный, включенный в текущие денежные обороты. Государство объединяет эти два типа субъектов и связанных с ними рынков в роли социального субъекта.

Благодаря своему сложному строению макроэкономика использует механизм взаимодействия. С одной стороны, речь идет о взаимодействии в рамках кооперации макросубъектов, о которых говорилось выше. С другой стороны, макроэкономика отражает взаимодействие множеств, представленных массовыми рынками. Это означает, что в пространстве субъектов макроэкономики его невозможно свести к традиционному государственному управлению, когда государство утверждает себя в качестве единственного или лидирующего субъекта, которому противостоят рынок и все общественные институты как интегрированный объект государственного управления. Нерв макроэкономического взаимодействия - внутренняя конвергенция макросубъектов экономики, которая диверсифицируется на уровне общественной коммуникативной практики.

Рыночная макроэкономика не знает классов. Если в пространстве микроэкономики четко разделены Класс-субъект капитала и класс-субъект труда, а государство выступает (именно поэтому) в роли политического субъекта, то в макроэкономике оно - экономический субъект с социально-политическими функциями и только в этом смысле социальный в отличие от экономических субъектов. По мере роста социального капитала и диверсификации хозяйственных связей экономические функции государства становятся все более определенными.

Идеология российского реформирования, к сожалению, еще очень далека от макроэкономики, Об этом Поверит тот факт, что государство стремится монополизировать сферу стратегического инвестирования. При этом под тяжестью текущих экономических задач оно все больше уходит от собственно стратегий в область текущего регулирования. Чем мощнее "вал" текущих модальностей, тем сильнее импульс к монополизации. Сам подход к социальной сфере в Послании Президента РФ В. Путина Федеральному собранию не связан с концепцией макроэкономики. Превалирует управленческий подход, соединенный с проблемой распределения бюджета. Между тем, освоив макроэкономику, можно ставить задачу стратегического уровня, преодолевая неопределенность дилеммы "рынок - государство". Проблема стратегического выбора приобретает отчетливые контуры взаимодействия макроэкономических субъектов.

Если усиление позиций государства на этапе развитой экономики принято обществом по крайней мере как факт, то место и роль его стратегических контрагентов практически совсем не поняты. Это - неизбежный эффект использования представлений, адекватных рынку свободной конкуренции. О чем говорит обращение М. Ходорковского к либеральной общественности? О "выкупе" права быть собственником - легитимации собственности через посредство рентных платежей или какой-то иной формы смягчения социального неравенства. Между тем легитимность в экономике имеет свое, экономическое, а не правовое содержание - она должна вести к приращению динамического потенциала.

Выше речь шла о связи общего рыночного равновесия с выбором типа экономического роста внутри национальной экономики. Это предполагает два обстоятельства.

Во-первых, важно не столько наличие свободы выбора между инвестиционным типом развития, экономикой благосостояния или бюджетной (распределительной) моделью экономического роста, сколько содержательное постоянное взаимодействие субъектов макроэкономики: расстановка целевых акцентов развития, конкретизация программ, коррекция экономической траектории, совершенствование механизмов конкуренции и институтов, обеспечивающих единство разных структурных уровней рынка и его массовых субъектов.

Во-вторых, экономический рост в условиях макроэкономики обладает свойством системности, то есть его базисом являются не только национальный доход и его распределение, но в целом доход (сбережения), капитал, национальный бюджет. Сказанное означает, что экономический рост опирается не на создание индустриальных технологических "цепочек", а на формирование как вертикальных, так и горизонтальных инвестиционных связей (можно назвать их по аналогии инвестиционными "цепочками"). Обороты дохода как бы продолжают инвестиционные "цепочки", формируя доходные "цепочки" и расширяя тем самым общий спросовый потенциал экономики. Этот потенциал был бы неполон без включения в воспроизводственную модель региональных рынков. Иными словами, экономика сможет сформировать эффективную структуру только тогда, когда государство будет конструктивно опираться на крупный финансовый капитал. В этом и состоит принципиальное отличие макроэкономики, которую Кейнс называл "денежной экономикой", от микроэкономики - "экономики фирмы".

В социальном плане макроэкономика находится в пространстве коммуникативной практики постоянного демократического взаимодействия, а не практики государственного иерархического управления. Общество не интегрирует единый объект государственного управления, как и не выдвигает государство на роль интегрированного субъекта управления. Демократическая организация общества и экономики является внутренним принципом развития. Тенденция к государственной монополии экстремальна и неэффективна, хотя и абсолютно реальна в рамках бюджетной экономики. Но уход в неэффективную экстремальную ситуацию вполне возможен и в рамках инвестиционного экономического роста или экономики благосостояния. Здесь важно вовремя учитывать критические уровни концентрации стратегических инвестиций или вялость, равно как и чрезмерную активность процессов корпоратизации и регионализации экономики.

Чем выше риск оказаться в экстремальной ситуации, тем очевиднее особая роль общественного сознания в макроэкономике, предполагающая либеральный характер последней. Демократизация совершенно необходима, но она - не конечная социальная цель, а лишь предпосылка либерализации. Демократизации присущи два важных ограничения. Во-первых, она имеет дело с классовым равенством, а значит, обладает внутренним порогом в использовании личностных духовных возможностей развития общества. Социально-политическая пассивность граждан и центробежные общественные силы - порождения такого внутреннего порога демократизации. Во-вторых, демократизация не способна создать надклассовые структуры, без которых невозможно общество, объединенное активным массовым сознанием.

В классовом обществе сознание элитарно. Массовым оно становится только тогда, когда на модель общественного воспроизводства накладывается механизм общественного массового сознания, которое в принципе ситуационно. В результате такого наложения возникает самый могучий из всех стимулов жизнедеятельности общества - человеческая духовность.

Возвышение демократизации до уровня либерализации делает неизбежным объединение социальных, политических и экономических институтов. Иначе говоря, задача государства и общества состоит в расширении объекта осмысления переживаемых страной преобразований. Попытаемся с учетом нового видения скорректировать теоретические основания реформ и ответить на ряд вполне конкретных вопросов, касающихся соотношения капитала, государства и регионов.

Прежде всего речь идет о господствующей поныне апологетике первичного рынка свободной конкуренции как безальтернативного варианта либерализма, полностью отождествляемого с демократией. Но то, что было само собой разумеющимся в момент разрыва с коммунистическим прошлым (преобразования по модели Вашингтонского консенсуса), не может оставаться неизменным. Не может считаться основой развитой рыночной экономики.

Каркасом экономики высокого индустриального уровня является крупный финансовый капитал. И не надо опровергать этот тезис ссылками на то, что в развитых странах 60-80% ВВП производится малыми предприятиями. Во всех этих странах завершение индустриализации и переход к постиндустриальному и далее, как в США, диверсифицированному обществу были связаны именно с крупным финансовым капиталом, который и сейчас продолжает задавать тон общему развитию. А малый бизнес в них отличается от нашего "восточного базара" тем, что функционирует в сфере притяжения крупного капитала. В алгоритм реформ следует включить задачу самоидентификации социально-экономических субъектов рынка. У нас нет ни одного субъекта, который бы осознавал свое место в социально-экономической структуре общества.

Крупный финансовый капитал не осознает своей стратегической инвестиционной функции и ограничивается рамками микроэкономики с ее механизмами ценовой конкуренции и перелива капитала па базе распределения дохода. Совершенно не осмыслена необходимость формирования единого блока инвестиционных ресурсов (под стратегические программы с участием крупного бизнеса, центра и регионов), охватывающего в целостности комплексы сырьевых, топливно-энергетических и инвестиционных отраслей. Отсутствует идеологический базис инвестиционного экономического роста на основе стратегии развития рынка крупных инвестиционных программ и освоения механизмов внутренней конвергенции бизнеса и государства.

Логика рынка без крупного финансового капитала - вот главная причина того, что Россия никак не может выбраться из кризиса. Положение не улучшается несмотря на впечатляющие приросты ВВП в последние пять лет, полученные главным образом за счет высоких цен на нефть. Сохраняется пугающая дифференциация доходов между отраслями и различными стратами населения. Средний класс в нашей стране - скорее миф, чем реальность (по самым оптимистичным оценкам, только около 7% домохозяйств отвечают всем его общепринятым критериям [1]). И мы напрасно ждем его пополнения за счет развития малого предпринимательства: мировой опыт показывает, что только сложившийся вокруг крупного капитала достаточно обеспеченный средний класс может стать предпосылкой становления малого бизнеса.

Государство тоже ведет себя в полном согласии с логикой рынка свободной конкуренции. Оно стремится перекачать как можно больше денег в госбюджет, в стабилизационный фонд, усиливая при этом свои регулирующие функции по отношению к бизнесу и ущемляя права собственности и контрактов. Правые либералы недовольны такой политикой, парадоксальным образом не замечая, что она является реакцией на действия как раз того рынка, который был взлелеян ими самими в рамках идеологии Вашингтонского консенсуса.

Сходная ситуация складывается и с регионами. Один из теоретически и практически важных аспектов новых компонентов рыночной трансформации лежит в области треугольника: крупный капитал - регионы - государство. До сих пор мы ставили вопрос применительно к взаимодействию капитала и государства в формировании тенденций экономического роста, свойственных макроэкономике. Теперь включим в анализ регионы.

Накоплен весомый международный опыт взаимодействия центра и регионов внутри отдельных стран. Дж. Уоллис и У. Оутс, обработав большой эмпирический материал по США, выдвинули ряд гипотез, апробировав их с помощью эконометрических методов [2]. Представляется - и практический опыт Китая, Индии и других стран это подтверждает, - что выдвинутые гипотезы имеют универсальное значение, в том числе и для нашей страны:

- фактор территории: чем обширнее страна по своей площади, тем менее централизованным при прочих равных условиях должно быть управление со стороны государства;

- фактор плотности населения: чем больше численность населения страны, тем менее централизованным при прочих равных условиях должно быть управление со стороны государства;

- фактор социальной инфраструктуры (развитость сетевых структур): чем выше доля населения, сосредоточенного в городах, тем менее централизованным при прочих равных условиях должно быть управление со стороны государства и регионов;

- фактор инвестиционной (стратегической) зависимости государства от экономики: чем выше уровень дохода на душу населения, тем более централизованным при прочих равных условиях должно быть управление со стороны государства ввиду его большего участия в программах, связанных с перераспределением доходов;

- фактор социальной зависимости государства от экономики: чем более многообразным является спрос на государственные услуги, вытекающий из неравномерного распределения доходов по регионам, тем менее централизованным при прочих равных условиях должно быть управление со стороны государства и регионов.

Российская практика расходится с мировой по всем перечисленным пунктам. Наша страна имеет самую большую в мире территорию с населением свыше 140 млн. человек, 70% из которых живут в городах и поселках городского типа [3] и только 30% в сельской местности (в Китае, кстати, обратная пропорция). Следовательно, три первых фактора должны действовать в направлении уменьшения централизации. На самом деле мы наблюдаем стремление к укреплению вертикали власти, чтобы, используя административный ресурс государства, преодолевать растущий разрыв между уровнями экономического развития благополучных и депрессивных субъектов Федерации. Что касается четвертого фактора, то низкий средний уровень доходов в стране, казалось бы, требует снижения уровня централизации. В том же направлении государство испытывает давление со стороны пятого фактора: мы имеем в виду беспрецедентно глубокую дифференциацию по отдельным территориям [4]. Почему же факторы децентрализации порождают, напротив, большую централизацию? Когда 1/3 занятого населения живет за чертой бедности, вряд ли можно повысить их благосостояние за счет бюджета.

Может быть, нужно просто дать людям возможность зарабатывать, всячески поощряя развитие бизнеса? Вопрос непростой. Если оставить в стороне попытки привлечь проблему бедности для оправдания давления государства на бизнес или для обоснования сдерживания процессов демократизации, то остается открытым методологический вопрос о соотношении социальной сферы бедности и нормативного рынка. Адресована ли эта задача рынку? Если да, то какому рынку, какова тут роль регионов и децентрализации?

В общем виде ответ очевиден. С одной стороны, в рыночной экономике все проблемы, тем более социальные должны решаться рыночными методами. С другой стороны, это не означает, что не могут эффективно функционировать специализированные и локализованные рынки, использующие механизмы самоуправления или региональную спецификацию налоговых систем. Рыночные принципы вовсе не исключают и участия государства, например, в виде формирования им специальных финансово-кредитных институтов, специальных условий банковского кредитования и т.п. Более того, должны реализовываться крупные социальные и региональные программы с участием крупного, среднего и малого бизнеса под патронажем государства или без такового, но с финансовым участием государства и регионов. К решению проблем бедности могут быть привлечены различные общественные структуры. Не должно быть только одного - отказа от либеральных ценностей и возвращения принципов социальной уравнительности, которая одновременно и защищает население от бедности, и постоянно ее воспроизводит.

Власть же в своей региональной политике, включая проблемы бедности и депрессивных территорий, упорно продолжает следовать курсу на централизацию. В апреле 2004 г. Конституционный суд РФ подтвердил права Государственной думы РФ принимать законы о предметах совместного с субъектами Федерации ведения без учета мнения последних. Усиливается распределительная роль федерального бюджета. Дотационные регионы, видя, как растут трансферты с уменьшением их доходов, начинают сознательно ориентироваться на такое уменьшение. Центр, взимая все больше налогов с регионов-доноров для последующего распределения этих средств среди регионов-иждивенцев, фактически ведет дело к превращению самих доноров в реципиентов. Есть подозрение, что центр поступает так неспроста, стремясь сделать регионы более послушными в периоды избирательных кампаний и не только. Тот же принцип предполагается реализовать и в регионах-"матрешках", включающих автономные округа: усилить с 2005 г. концентрацию налогов в областях с последующим их перераспределением. Последний шаг практически лишает смысла существование сложносоставных субъектов [5].

Как видим, укрепление вертикали власти - многоплановый процесс. Некоторые его элементы (сужение прав регионов, аккумуляция всевозрастающей доли налогов в федеральном бюджете и т.п.) безусловно свидетельствуют об усилении централизации. Вместе с тем вряд ли следует столь же однозначно трактовать объединительные процессы. Хотя в средствах массовой информации укрупнение субъектов Федерации рассматривается под углом зрения повышения эффективности централизованного управления ими, нам кажется, что нельзя не видеть в этом и давно назревшее упорядочение федеративного устройства.

Как бы там ни было, центр не думает отказываться от укрепления вертикали власти, настойчиво стремясь выравнивать уровни экономического развития регионов с помощью различного рода трансфертов. Это опасная тенденция, направленная с экономической точки зрения на подавление возможностей выбора стратегических вариантов развития. В политическом отношении возвышение бюджетных механизмов и государства принижает социальную роль капитала и регионов. Тем самым проблема макроэкономической кооперации снимается. Макроэкономический треугольник, о котором говорилось выше, может быть принесен в жертву апробированным социальным ценностям.

В этой связи вспоминается пример объединения Германии. Мощные инъекции Западной Германии в экономику восточных земель не привели к появлению там "цветущих ландшафтов", обещанных в 1990 г. Г. Колем. Несмотря на то что в развитие бывшей ГДР за прошедшие 14 лет было вложено 1, 25 трлн. евро (1, 54 трлн. долл.), отставание Востока Федерации от Запада продолжает увеличиваться [6]. И этот перекос начинает угрожать самим западным землям. Сочетание безработицы, снижающегося размера пенсий и продолжающейся утечки мозгов приведет к тому, что со временем спрос на денежную помощь будет только расти.

В чем же причина такого провала? Судя по всему, она заключается в том, что на передний план социально ориентированное германское правительство выдвинуло механизмы поддержки, а не институциональные изменения, не конкуренцию земель. Почти половина гигантских трансфертов была Потрачена на социальную помощь, приучавшую население к сложившемуся порядку вещей. А крупнейшими работодателями во многих районах оказались предприятия, реализующие государственные программы создания рабочих мест. В качестве чрезвычайных мер по выходу из сложившейся ситуации сейчас рассматриваются долгосрочные налоговые льготы для восточногерманских компаний. Иными словами, намечаются усиление социальной роли капитала и поддержка государственных мер на основе макроэкономического взаимодействия. Опыт Германии показывает, что в условиях макроэкономики недостаточно политической воли и социальной дисциплины. Центр тяжести должен все больше переноситься на взаимодействие экономического и социального механизмов развития.

Горькие уроки Германии пока не идут нам впрок. Более того, пугая угрозой распада России, нас призывают (в частности, президент Института национальной стратегии С. Белковский) принять имперский проект как идею, вокруг которой могла бы сформироваться новая российская нация, идущая на смену советскому народу [7]. Обсудить еще одну национальную идею, наверное, можно, но только если она не сведется к требованию дополнительных финансовых вливаний в регионы-реципиенты. Собственный российский опыт, подкрепленный германским, давно должен был бы подтолкнуть наши власти к кардинальным мерам. Мы имеем в виду формирование финансовых институтов и финансово-денежных рынков как главной силы, цементирующей страну. Без них не может быть и речи о современной рыночной экономике, о том, чтобы в России развернулась конкуренция региональных властей за создание наиболее благоприятных условий для привлечения и укоренения бизнеса, за улучшение социальной среды, стимулирующей приток населения.

Нам уже не раз доводилось писать о принципе субсидиарности, подчеркивая при этом, что не следует все регионы мерить одинаковой меркой: ведь и в Российской империи существовали территории с особым статусом (Бухарский эмират, Кокандское и Хивинское ханства, Польша, Финляндия и т.д.). Мы писали о начавшемся было взаимодействии крупного бизнеса с региональными властями и появлении первых признаков региональной экономики [8] как особого структурного уровня рыночной, а в перспективе - финансовой макроэкономики (экономики финансового капитала) [9]. Ведь именно внутри региональной экономики пролегает граница между микро- и макроэкономикой. Именно в регионах закрепляются наши крупные капиталы. И что самое главное - регионы становятся оплотом целостности всего внутреннего рынка: выравнивание региональных значений мультипликаторов инвестиций, занятости и денег ведет к оптимизации общехозяйственных мультипликаторов. Это и есть путь к преодолению неравенства регионов [10].Внешний ракурс

Мировая финансовая архитектура стремительно модифицируется, предъявляя все более жесткие требования к национальным экономикам. Если развитые страны еще в 1930-е годы, оправившись после Великой депрессии, научились решать основные проблемы, возникающие на всемирном рынке капитала, то менее развитые этому только учатся. Вот почему международный капитал неохотно идет в такую рискованную зону. "Факты говорят о том, - пишет А. Тэйлор, - что страны со слаборазвитыми институтами мало выигрывают от финансовой открытости. Но те из них, которые встают на путь серьезных реформ, приближаются к тому, чтобы начать вскоре пожинать хорошие плоды" [11]. Россия и другие участники СНГ уже стали двигаться, хотя и с неодинаковой скоростью, по данному пути. Прежде всего по пути формирования финансовой макроэкономики как важнейшей предпосылки включения в глобальные процессы. Однако в нашей экономической науке и практике эта проблема до сих пор остается почти полностью заслоненной важными, но далеко не единственными с точки зрения стратегических целей проблемами реального сектора.

Надо заметить, что в 1930-е годы западные страны тоже были неодинаково подготовлены к вхождению в глобальное экономическое пространство. Поэтому они стали объединяться в различные региональные блоки, зоны и союзы, чтобы под их покровительством окрепнуть и затем уже более самостоятельно вступить в конкуренцию на мировых рынках. Ибо без здоровой конкуренции нет развития. В 1980-е годы такие мощные региональные структуры, как ЕЭС, НАФТА, МЕРКОСУР, АСЕАН, САДК, продемонстрировали поворот от интравертной к экстравертной политике. А в 1990-е годы со снижением в рамках ГАТТ/ВТО тарифов и квот, а также ослаблением некоторых нетарифных барьеров произошел сдвиг в сторону еще более открытой модели.

Россия, как и другие страны СНГ, оказалась в начале 1990-х годов один на один перед лицом глобальных вызовов. Речь идет об огромных инвестиционных затратах, необходимых для заполнения ниш мирового рынка производителями из России и бывших республик СССР. В этой непростой ситуации мы никак не можем договориться с нашими соседями о создании - на первых порах протекционистской, а затем по мере достижения большей экономической зрелости более открытой - группировки по образцу тех, которые уже испытаны в мире.

Каждая страна СНГ, с одной стороны, надеется, что, балансируя между западной и российской экономической и политической поддержкой, сумеет в одиночку решить свои трансформационные проблемы. Рискуя при этом, во-первых, в силу своей институциональной неподготовленности просто "проедать" иностранные инвестиции, оставаясь вечно "периферийным" партнером развитых стран. И, во-вторых, вместо сохранения и восстановления наработанных за годы советской власти кооперационных и культурных (языковых, гуманитарных) связей окончательно их утратить.

В то же время центробежный характер отношений внутри постсоветского пространства нельзя объяснять, как это часто делается, исключительно ориентацией на западную финансовую поддержку, которая политически оплачивается отторжением стран СНГ от России. СНГ выражает расплывчатость внутренней идентификации этих стран, как и самой России. Неопределенность социально-рыночной ориентации в первое десятилетие рыночной трансформации в большой степени была связана с идеологией рынка свободной конкуренции, который противопоставлялся социализму: все проблемы упрощались таким образом, чтобы их можно было осмыслить в рамках дилеммы "рынок - государство".

Однако есть и чисто практические обстоятельства, которые вряд ли связаны с воздействием идеологических установок. До тех пор пока экономика более или менее не структурировалась и не сформировались (здесь даже не имеет значения, как именно) достаточно конкретные экономические и политические задачи, неизбежна неопределенность и внешней среды для каждой из стран ближнего и дальнего зарубежья. Внутренняя и внешняя идентификации связаны неразрывно. Если общество не определилось внутри своих национальных границ, оно не может воспринимать мир структурно.

Так что же помимо политических амбиций руководителей стран Содружества мешает реализовать, казалось бы, ясную программу интеграции, польза которой обусловлена уже тем, что, во-первых, можно задействовать созданные прежде экономические и культурные связи, и, во-вторых, региональные группировки в современном мире являются общепринятым способом "нормального" существования стран? Почему до сих пор недостаточно эффективны группировки стран СНГ? Речь идет о таких структурах, как Союзное государство России и Белоруссии, ГУУАМ (Грузия, Украина, Узбекистан, Азербайджан, Молдова и присоединившаяся к ним недавно Россия), Евразийское экономическое сообщество (ЕврАзЭС-Россия, Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Таджикистан), Центральноазиатское сообщество, куда входят Казахстан, Киргизия, Узбекистан, Таджикистан. Или новейший проект - Единое экономическое пространство (Россия, Украина, Белоруссия, Казахстан). Внутри каждой из этих группировок то и дело возникают острые политические разногласия.

Неудачи всех названных интеграционных проектов обусловлены, с нашей точки зрения, причинами более глубокими, чем сиюминутные интересы - будь то интересы политические (связанные прежде всего с попытками США и ЕС превратить постсоветские страны в зоны своего влияния) или экономические (например, споры о приоритетности таможенного союза или зоны свободной торговли). Значит ли это, что, пока существуют данные интересы, самым разумным было бы не зацикливаться на региональном союзе, а ограничиться развитием двустороннего сотрудничества между странами в тех областях, которые представляют жизненно важные для них интересы (к сожалению, пока они сводятся только к ТЭКу)? Не думаем. Мелкий прагматизм - не выход из положения. Нужно вновь и вновь решительно возвращаться к идее создания крепко спаянных регионов, в перспективе охватывающих все постсоветское пространство.

При этом нельзя упускать из виду стратегический вектор движения, который неверно отождествлять лишь с активной промышленной политикой. Таким вектором должно стать энергичное продвижение реформ при сохранении макроэкономических горизонтов развития. В ином случае неизбежно будет воспроизводиться не только внутристрановая бюджетно-распределительная модель, но и модель взаимоотношений в бывшем СЭВе: дешевое российское топливо и сырье обмениваются на готовую продукцию стран, малоликвидную на внерегиональных рынках. Энергичное продвижение реформ означает достижение уровня развитых финансовых институтов и массовых фондовых рынков, позволяющих осуществлять свободный перелив капитала между отраслями (самая прочная основа рыночной внутрирегиональной интеграции), создавать крупные региональные инвестиционные программы, чтобы уверенно чувствовать себя в глобальном мировом пространстве.

В последнее время структурирование пространства СНГ активизировалось. При этом в рамках региональных саммитов (ЕврАзУС, НЭП) усилилось внимание к вопросам создания открытых региональных финансовых рынков. На июньском (2004 г.) саммите в Астане было даже подписано соглашение о сотрудничестве государств на рынке ценных бумаг. Осмыслено неразрывное единство развития тарифных и других торговых отношений с открытием финансовых рынков.

По мере формирования внутренней идентификации стран и конкретизации задач рыночных реформ утрачивает свою неопределенность и внешняя среда для стран СНГ. Конкуренция стран за политическое лидерство все более мотивируется перспективными экономическими интересами. Думается, что данное обстоятельство не ослабляет, а усиливает лидирующие позиции России в регионе. Этому способствуют высокий индустриальный уровень и комплексность развития, в частности, информационной и космической отраслей промышленности, опирающихся на высокие технологии.

Может быть, самое главное для переходных экономик - осознать, что финансовая экономика, в сторону которой совершается трансформация, не имеет ничего общего с очередным "усилением роли" бюджета и монополией центрального банка как "подпорки" реального сектора. Финансовая система перестает быть объектом государственного управления на принципах распорядительности. Государство должно осваивать принципы управления = взаимодействия, основанные на кооперации макросубъектов (государство + крупный финансовый капитал + регионы). Управляемость в традиционном понимании несовместима с информационным рынком, каковым предстоит стать не только финансово-денежному сектору, но и всей экономике в целом.

Есть еще одна проблема, неразрывно связанная с необходимостью создания в стране рынка капитала, - роль российских регионов в этом процессе. Речь идет о том, что они уже давно и достаточно успешно участвуют во внешнеэкономических связях, в том числе со странами СНГ [12]. Мы полагаем, что позиции России лишь укрепились бы, если бы в создании общего регионального союза приняли участие российские регионы. Учитывая масштабы территории нашей страны, крайнюю разнородность и возрастающую экономическую роль регионов, логично предположить, что именно они должны со временем стать активными акторами в налаживании региональной интеграции. Не стоит опасаться, что такой подход будет угрожать целостности страны. Напротив, финансы всегда стремятся к консолидации национальной экономики и втягиванию в эти процессы экономики зарубежной. Трудно рассчитывать, что Россия, оставшись государством со слаборазвитой рыночной экономикой и с неизжитым до конца авторитарным сознанием, сможет стать центром притяжения для других стран Содружества. Только положив в основу проводимой политики триаду "финансовая экономика с участием крупного финансового капитала - экономическая суверенизация крупных российских регионов - новая мировая региональная структура", можно покончить с неопределенностью положения России в современном мире, создать необходимые условия для ее стратегического прорыва.

***

Мы солидарны с теми учеными и политиками, которые рассматривают внутренние проблемы России в неразрывной связи с проблемами организации постсоветского пространства. А. Цыганков подразделяет их на Экспансионистов, Цивилизационщиков, Стабилизаторов, Западников и Геоэкономистов [13]. Для первых "Россия - культурно антизападное государство, стремящееся к постоянному приращению территорий" (движение "Евразия" А. Дугина, ЛДПР В. Жириновского). Вторые видят Россию империей, ратуют за восстановление "союза" как относительно самодостаточного и геополитического стабильного, а не постоянно расширяющегося образования (КПРФ). Третьи призывают к многовекторной внешней политике, подчиненной национальным интересам России. Для четвертых Россия - страна европейская, следующая западной модели развития как единственно прогрессивной и жизнеспособной. Наконец, пятые "считают принципиально возросшим значение геоэкономических факторов по сравнению с геополитическими в мире в целом и в Евразии в частности"; мир видится ими "как все более взаимозависимая, экономически западноцентричная, но культурно плюралистическая целостность". Нам близка последняя позиция.

Характерно в этом отношении название книги одного из наших западников Д. Тренина "Конец Евразии: Россия на границе между геополитикой и глобализацией" [14]. Да, от традиционной геополитики нам давно пора отходить, но из этого вовсе не следует, что мы должны уйти из региона, как предлагает автор. Да, нам нужно включиться в глобализационные процессы, но из этого вовсе не следует, что надо просто импортировать западные институты, игнорируя ту почву, на которую предлагается их пересаживать, собственные культурные традиции, наконец, окружающее геополитическое пространство. Как же все это совместить?

Думается, что путь здесь один, корреспондирующий с мировыми тенденциями, в частности, с движением от доминирования иерархических структур к сетевым структурам. Вместе с тем неверно превращать последние и лежащие в их основе процессы самоорганизации в культ. Похоже, что идея самоорганизации стремится вытеснить идею рынка свободной конкуренции. На международной конференции "Стратегии динамического развития России: единство самоорганизации и управления" (Москва, РАГС, июнь 2004 г.) даже в выступлении основоположника синергетики Г. Хакена самоорганизация практически затмила все остальные принципы синергетики.

Вместе с тем с появлением синергетики перед наукой открывается новый мир нелинейных связей, циклической причинности, соединения механизмов социально-экономического развития и формирования общественного сознания. Нелинейный мир предполагает либеральную организацию общества, потому что происходит соединение массового субъекта экономики и субъекта массового общественного сознания. При этом государство не противопоставляет себя рынку, но участвует в его структурах как равноправный макроэкономический субъект, наделенный социальной функцией. В России давно назрел поворот от архаичного укрепления государства в качестве верховного субъекта, противостоящего рынку как объекту управления, к выполнению государством прежде всего координирующих и социальных функций. Остальные его функции в процессе рыночной трансформации должны переходить к другим выразителям национальных интересов (крупному капиталу, регионам, инвестиционно-банковской системе), то есть к самоорганизующимся структурам, работающим в диалоговом режиме как по горизонтали, так и по вертикали, как внутри страны, так и за ее пределами.

В данной связи представляет интерес вопрос о перспективах взаимоотношений внутренней и внешней самоидентификаций. Насколько Россия может быть оторвана от мировой экономики? Должно ли национальное самосознание вбираты в себя мировые тенденции или можно обойтись без этого, не опасаясь самоизоляции?

Отрыв российского национального рынка от мировой экономики губителен. Целостность совокупного внутреннего рынка определяется, как ни парадоксально, степенью открытости отдельных внутренних рынков, прежде всего финансово-денежных. Дело в том, что подобная открытость представляет собой сложную конструкцию, объединенную циклической иерархией рынков: крупных программных инвестиций, массовых рынков корпоративных акций и облигаций, валютно-денежных рынков, образующих целостный блок с бюджетно-денежной системой страны, региональных рынков. В систему рыночной иерархии встроена банковская система в составе инвестиционных, валютно-денежных и сберегательных банков, разветвленной сети коммерческих региональных банков.

Таким образом, ни административная реформа, ни субсидиарный перенос прав и ответственности от чиновника к рыночным субъектам сами по себе не решат всех проблем. Развитие конкурентной среды должно сопровождаться созданием финансовых институтов и рынков. С одной стороны, они окончательно вытеснят реликты централизованного планирования, связав воедино всех субъектов национальной экономики. С другой стороны, они станут предпосылкой интеграции и оживления всех видов сотрудничества в рамках СНГ.

Весь вопрос теперь - в очередности шагов. Для структурирования пространства СНГ возможны достаточно неопределенные и поначалу самые многообразные конфигурации сотрудничества на макро- и микроуровнях (унифицированный подход к странам может разрушить всю конструкцию). Производство приобретает транснациональный характер: налаживаются интеграционные связи между российскими и региональными фирмами; крупные компании выходят на мировые рынки.

Следующий шаг - превращение российских регионов в полноценные экономические субъекты Федерации и полноправные субъекты нового регионального объединения. Далее - вызревание в России и других постсоветских странах финансовых институтов и рынков, говоря шире - финансовой экономики в современном ее понимании.

В итоге наши национальные экономические системы и система многостороннего сотрудничества достигнут такого уровня, когда их можно будет квалифицировать как отвечающие вызовам современности. Никогда еще, пожалуй, проблема нового регионального союза не ставилась у нас так жестко, как на июльском (2004 г.) заседании Совета безопасности. В выступлении В. Путина было подчеркнуто, что "мы подошли к определенному рубежу в развитии СНГ. По сути, мы находимся перед альтернативой. Либо мы добьемся качественного укрепления СНГ, создадим на его базе реально работающую влиятельную в мире региональную структуру, либо нас неизбежно ждет "размывание" этого геополитического пространства" [15].

Конечно, и без создания новой региональной группировки, ценой огромных трансакционных издержек Россия, другие страны СНГ как-нибудь выживут. Но история не простит им этой ошибки.

* Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ, проекты N 04-02 00131а и N 03-02-00114а.

1 Средние классы в России: экономические и социальные стратегии. Под ред. Т. Малевой. М., 2003, с. 214.

2 Wallis J., Gates W. Decentralization in the Public Sector: An Empirical Study of State and Local Government. In: Rosen H., ed. Fiscal Federalism: Quantitative Studies. Chicago, University of Chicago Press, 1988, p. 13-15.

3 Нельзя, правда, не отметить, что у нас "большинство малых городов, по существу, большие деревни с населением, работающим на местных предприятиях и кормящимся в основном с подсобного участка". Такого гигантского сегмента примитивной занятости - в секторе самообеспечения трудится почти 1/3 экономически активного населения - не существует ни в одной стране Центральной и Восточной Европы (см.: Горячева Л. Естественно-природная составляющая культурно-исторической целостности национально-государственных хозяйств России Западной Европы. М., 2003, с. 44-45).

4. Если принять индекс уровня жизни в России в целом в 1991 г. равным 100, то л 1998 г. в Москве он составлял 206, 9, в Тюменской области - 128, в Пермской, Мурманской, Иркутской областях и Красноярском крае - около 90; в то же время в Республике Тыва этот индекс равнялся 31, 1, в Ингушетии - 32, в Дагестане - 39, 3, в Республике Марий Эл - 39, 6, в Чувашской Республике - 41, 6 (см.: Шевяков А., Кирута А. Измерение экономического неравенства. М., 2002, с. 266-268).

5 Уже принято решение о слиянии Пермской области и Коми-Пермяцкого автономного округа в единый субъект - Пермский край. Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий АО договорились о сохранении до 2010 г. своей самостоятельности в составе Тюменской области при условии заметного увеличения ежегодных перечислений в областной бюджет. На очереди объединение не только "матрешечных" субъектов, но и, например, Архангельской области с Ненецким АО, Алтайского края с Республикой Алтай. Намечено также слияние Камчатской области с Корякской АО, Читинской области - с Агинским Бурятским АО, Иркутской области с Усть-Ордынским Бурятским АО в единый Прибайкальский край. Губернатор Красноярского края А. Хлопонин в июле 2004 г. официально начал процедуру объединения края с Таймырским и Эвенкийским автономными округами.

6. Известия, 2004, 21 апреля.

7 Известия, 2004, 29 апреля.

8 В некоторых исследованиях подчеркивается, что территориальность вообще является исторически сложившимся свойством российского хозяйства. Поэтому "приоритет должен быть отдан территориальной, а не отраслевой эффективности" (Горичева Л. Указ, соч., с. 48-49).

9 См., например: Евстигнеева Л., Евстигнеев Р. Трансформация и глобализация: российские проблемы. Трансформационные процессы: опыт России и Германии. Научные труды РНВШУ АНХ, вып. 2. Социально-экономические проблемы. М., 2003.

10. Интересно сравнить: О. Пчелинцев, правильно отмечая, что историческая миссия наших регионов состоит в формировании "нового воспроизводственного механизма, обеспечивающего социальную ориентацию экономики, взаимодействие ее микро- и макроуровней", общий переход от "экономики использования ресурсов к экономике их системного воспроизводства", вкладывает во все эти понятия принципиально иное, чем у нас, содержание (см.: Пчелинцев О. Региональная экономика в системе устойчивого развития. М., 2004, с. 206). Автор рассматривает регионализацию вне проблемы экономического роста в рамках макроэкономики и специфических для нее механизмов стратегического выбора на основе взаимодействия крупного капитала, государства и регионов.

11 Taylor A. Global Finance: Past and Present - Finance & Development, 2004, March, p. 31.

12 Широкая палитра таких связей представлена в книге: Вардомский Л., Скатерщикова Е. Внешнеэкономическая деятельность регионов России. М., 2002.

13 Цыганков А. Что для нас Евразия? Пять стратегий российского освоения пространства после распада СССР. - Вопросы философии, 2003, N 10, с. 5-8.

14. Тренин Д. Конец Евразии: Россия на границе между геополитикой и глобализацией. М.: Московский центр Карнеги, 2001.

15. КоммерсантЪ, 2004, 20 июля.