ТРУДОВЫЕ СТРАТЕГИИ "СОВЕТСКИХ СПЕЦИАЛИСТОВ" В КОНЦЕ 1990-Х ГОДОВ: ПРОБЛЕМА УКОРЕНЕННОСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ПОВЕДЕНИЯ*.

Б. ГЛАДАРЕВ, магистр социологии Европейского университета в Санкт-Петербурге, сотрудник Центра независимых социологических исследований

* Статья основана на материалах совместного проекта ЦНСИ и Магдебургского университета, осуществленного при поддержке Deutsche Forschungsgemeinschaft с апреля 1999 г. по сентябрь 2000 г. Цель проекта - исследование изменений в организации повседневной жизни представителей шести массовых профессий (военные, врачи, инженеры, ученые, учителя, чиновники). Участники проекта взяли 90 проблемных интервью (по 15 в каждой профессиональной группе). Лица, давшие интервью, были обычно не моложе 40 лет, с высшим образованием, продолжали работать по специальности, полученной в советское время, и проживали в Санкт-Петербурге.

Институциональные изменения начала 1990-х годов довольно слабо повлияли на трудовые стратегии большинства "советских специалистов". Новая конфигурация правил экономической жизни не привела к тотальному переустройству рынка труда. Значительная часть населения, которой месяцами не платили зарплату, не искала новых сфер занятости. Для анализа этих явлений в статье рассматриваются концепции социальной укорененности экономического поведения, принадлежащие К. Поланьи, М. Гранноветтеру и Д. Норту. Вместе с тем анализ подкрепляется конкретными примерами трудовых стратегий "советских специалистов" в конце 1990-х годов.

Социальная укорененность экономического действия

Один из основных вопросов экономической социологии заключается в разработке общеметодологической посылки природы человеческого действия(1). Данная проблема связана с тем, что и экономическая теория, и экономическая социология фактически имеют общий объект исследования, а границы этих дисциплин крайне условны и размыты. Разное же понимание объекта создает дисциплинарную дистанцию между названными областями научного знания. Р. Хайлбронер, описывая позицию адептов экономической модели человеческого действия, признает, что они исходят из следующей предпосылки: большинство, если не все человеческие действия, можно объяснить в терминах единой логики, накладывающей на них свой универсальный отпечаток - отпечаток расчета и рационального выбора, который и есть "экономика"(2).

Из этой логики следует, что экономическое действие не есть какое-то ограниченное множество моделей поведения, а представляет собой основной внутренний поведенческий принцип. В экономической модели человека, разработанной К. Брукнером, человек мыслится как изобретательный, оценивающий и максимизирующий собственную выгоду(3). Экономические социологи не могут согласиться с подобным упрощением, говоря о сложной, часто альтруистически нерациональной природе человеческой деятельности. В частности, К. Поланьи, критикуя формальную экономическую теорию человеческого действия, аналитически выделяет два значения понятия "экономический" - формальное и содержательное. Он подчеркивает, что оба значения "экономического" не имеют между собой ничего общего. Формальное "экономическое" значение проистекает из логики, а содержательное "экономическое" - из факта. Кроме того, они различаются тем, что формальное понимание "экономического" имплицитно подразумевает существование некоего набора правил, касающегося выбора между альтернативными способами использования ограниченных средств, тогда как содержательное понимание не предполагает ни обязательности выбора, ни обязательности ресурсов быть ограниченными. По мнению К. Поланьи, существование человека может включать или не включать необходимость выбора(4).

Смешение двух значений "экономического" произошло вследствие того, что наука об обществе развивалась в западных капиталистических странах, социальный уклад которых связан с системой ценообразующих рынков. В этой системе акты обмена действительно предполагают наличие выбора в силу ограниченности средств. И пока экономика контролируется такой системой, в целом она может быть сведена к модели формального "экономического", поскольку здесь его формальное и содержательное значения совпадают. Но при применении к другим обществам формальная модель, как отмечает К. Поланьи, раз за разом терпела эвристическое поражение. Это происходит потому, что "экономико-формальное заблуждение "приводит к отождествлению экономики только с ее рыночной формой. Связь между формальной экономической теорией и человеческим хозяйством оказывается непрочной. За пределами системы ценообразующих рынков экономический анализ как метод исследования реального хозяйства чуть ли не полностью теряет свое значение(5).

С точки зрения экономической социологии фигура человека, принимающего независимые рациональные решения, исторична, то есть рационализм и эгоизм - результат длительного социального процесса. Они не являются имманентно присущими человеку чертами. М. Гранноветтер называет это "аргументом укорененности" экономического действия(6). Д. Норт в работе, посвященной роли институтов в экономической жизни, анализирует фундаментальные основания для критики неоклассической экономической модели человеческого действия. Он определяет социальные институты как "правила игры" в обществе или созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми(7). Д. Норт аргументировано доказывает, что в основе экономической системы того или иного общества лежит специфическая конфигурация социальных институтов, которые призваны в том числе уменьшать неопределенность в ходе социального взаимодействия, структурировать правила повседневной жизни: институты выделяют набор альтернатив, которые имеются у каждого человека. Они включают все формы ограничений, созданных людьми для того, чтобы придать ту или иную структуру человеческим взаимоотношениям(8).

При этом надо подчеркнуть, что институты создаются людьми. В то же время ограничения, накладываемые институтами на человеческий выбор, оказывают влияние на самого индивида.В этом контексте особо важной представляется позиция М. Гранноветтера, который призывает как уйти от экономической модели "недосоциализированного" индивида, так и не ударяться в крайность "пересоциализированного" человека. Последняя иногда имеет место в социологических и антропологических подходах: акторы не действуют и не принимают решения вне социального контекста подобно разрозненным атомам, но они и не подчиняются рабски предписаниям, определенным тем особым пересечением социальных позиций, которые им случилось занять(9).

На эмпирическом материале трудовых стратегий "советских специалистов" конца 1990-х годов рассмотрим проблемы индивидуального выбора способов действия, устойчивости этого выбора и мобилизации ограниченных ресурсов для ее обеспечения. Под стратегией понимается устойчивая совокупность осмысленных, рефлексивных действий(10). В дальнейшем анализе мы исходим из двух основных положений концепции укорененности:

- экономическое действие является формой социального действия;

- экономическое действие укоренено в социальных институтах.

Институциональные изменения и трудовые стратегии

В качестве объекта анализа принят социальный слой, который в дореформенный период представлял собой некую общность, обобщенно называемую "советской интеллигенцией" (или "советскими специалистами"). Эти люди, получившие высшее образование и работу по специальности (через институт распределения), составляли социальную среду, которую условно можно назвать "советским средним классом", с характерным для него образом жизни, материальными и культурными потребностями(11).

Трудовые стратегии интеллигенции в советское время не могли иметь существенных различий. Врачи, инженеры, учителя, ученые, чиновники, военные - все они находились в рамках КЗоТа и формальных правил своих учреждений, что во многом определяло сходство стратегий, которые сводились к постепенному карьерному росту, сопровождавшемуся повышением зарплаты, слабой горизонтальной мобильностью и по возможности приработками в неформальном секторе экономики. Такова общая траектория трудовых стратегий исследуемой группы в советское время.

Конечно, разные люди были ориентированы на различные ценности. Для одних важны были карьера и профессиональный рост, для других - материальный достаток, для третьих - основная ценность - семья, а работа - досадная необходимость. Однако такая разнонаправленность интересов не приводила к значительным различиям в трудовых стратегиях, поскольку государству удавалось сводить их к единому понятию, находящемуся между коммунистическими лозунгами о "величии трудовых подвигов" и реальными практиками их "вершителей".

Идеология советского общества была "трудоцентристской", согласно которой труд имел своего рода священный, сакральный смысл(12), но на практике труд часто воспринимался как предписанная государством обязанность и жесткая норма существования в социалистическом государстве. При этом под запретом оказывались и наиболее пассивные (неучастие в труде), и наиболее активные (частное предпринимательство) варианты занятости(13). Рабочая сила лишалась свойств товара и соответственно при социализме отрицалось наличие рынка труда. Рабочих мест имелось предостаточно, был создан искусственный дефицит рабочей силы. Горизонтальная трудовая мобильность не поощрялась, престижным считалось всю жизнь проработать в одной организации. Длительная принадлежность к организации стимулировалась набором разнообразных льгот и привилегий. Один из информантов вспоминает:

"Ну, конечно, не сравнить, что сейчас и что в 1975 г. было. Тогда год от года твои шансы получить что-то с предприятия росли. Конечно, не сразу, но и садик для сына, и путевку в санаторий хотя и осенью, но получить можно было" (инженер, мужчина, 1949 года рождения).

Подобного рода ностальгические воспоминания о возможном увеличении социального пакета довольно характерны для "советских специалистов", в основной своей массе настроенных патерналистски.Коллективистские ценности ставились выше индивидуальных. Заработок часто не считался основной ценностью: работа должна быть интересной, а уже потом хорошо оплачиваемой. Разговоры о деньгах в среде "советских специалистов" в большинстве случаев воспринимались как мещанство и буржуазность. Работа - это повседневный подвиг, хотя большинство давших интервью свидетельствуют, что информанты не возражали бы против нормальной ее оплаты.

"Нас ведь как воспитывали: работа должна удовлетворение приносить прежде всего, а уж сколько там платят - второй вопрос. Получали-то вес одинаково. Хотя, конечно, хотелось, чтобы и то, и другое, то есть и чтоб интересная работа, и чтоб зарплата высокая была..." (учитель, 1947 года рождения).

Степень социальной защищенности была достаточно высокой: уволить человека по профессиональной непригодности по действовавшему КЗоТу было сложно, практически невозможно. Такая особенность советского трудового законодательства неоднократно подчеркивалась в интервью.

"Сейчас уволить человека значительно проще, чем раньше. Раньше уволить человека - это была жутчайшая проблема, то есть это невыполнимая задача. Настолько человек был защищен профсоюзом, разнообразными КЗоТами, увольнение было проблемой. Поэтому человек мог пить кофе всю жизнь, ничего не делая" (инженер, мужчина, 1950 года рождения).

С началом реформ ситуация стала резко меняться. Прежняя система распределения материальных благ (перераспределительная форма интеграции хозяйства, по К. Поланьи) начала разваливаться на глазах. Стали возможными неплатежи и административные неоплачиваемые отпуска, постепенно исчезли профсоюзные льготы, покупательная способность "советских специалистов" резко снизилась (сначала в результате товарного дефицита, затем, после 1992 г., вследствие введения рыночных цен). Многие информанты хорошо запомнили начало экономических преобразований.

"Резко потерялась... прибыльность работы, то есть я просто... посередине месяца почувствовал, что мне не с чем идти в магазин. Это был, как я помню, то ли май, то ли июнь 1992 г. И денег никаких... и работа уже стала разваливаться. И я в общем тогда сказал: "Сергей Васильевич, извините, я тут числиться буду, мне трудовую книжку не хочется никуда таскать, вот, но работать буду в другом месте, а эти деньги, которые я не зарабатываю, делите, как хотите" (инженер, мужчина, 1951 года рождения).

"Когда финансировать нас прекратили, прекратили платить зарплату, это была просто катастрофа... то есть были такие моменты, скажем, когда ... я пришла с работы, и вот двое детей, а у меня были в доме только макароны и замороженные грибы в морозилке с лета. Почему муж не подрабатывал? Скажем так, мог такой вопрос возникнуть, он у меня у самой не раз возникал. Он настолько предан своему делу, знаете, может быть, и недостаток, конечно. Но это сейчас он уже понимает, тогда мы воспитывались в той системе, его научили делать вот это хорошо, и он считал, что он имеет право заниматься именно тем, чему его научили и что он умеет делать лучше других. Вот так мы мыкались. Я очень переживала по этому поводу, но потом я как-то приспособилась и даже перестала думать о том, что будет. Вот какая-то защитная реакция, наверное, организма, потому что если бы я об этом постоянно думала, я бы просто свихнулась, наверное" (инженер, женщина, 1950 года рождения).

Устоявшийся жизненный мир учителей и врачей, ученых и инженеров был подвергнут вторжению новых институциональных правил, соответственно привычные трудовые стратегии также становились угрожающе неадекватными новым условиям.

"Я очень человек эмоциональный. И когда случилась такая резкая перемена а 1989-1990 гг., было очень тяжело. Было так вообще... просто жутко. Тяжело было, прямо жить не хотелось, как-то были такие моменты" (учительница, 1950 года рождения).

Для большинства "советских специалистов" внедрение рыночных институтов (особенно на рынке труда) стало довольно большой неожиданностью. Вдруг оказалось, что их профессиональный капитал не является реально конвертируемым, то есть, образно говоря, новая Россия стала больше нуждаться в менеджерах, продавцах и рэкетирах, чем в услугах "советской интеллигенции". Статус некогда престижных профессий резко упал.

"Да, мне было сначала очень тяжело. Как вот это унижение пережить... получается как бы и образования человек никакого не имел, и культуры-то никакой, а в предприниматели вылез, денег заработал столько, сколько я в жизни и не могла иметь" (учительница, 1950 года рождения).

Следовательно, такие советские ценности, как образование, профессионализм, преданность своему учреждению, в одночасье потеряли свое значение по сравнению с напористостью, смекалкой и беспринципностью новых русских предпринимателей. Однако, как это ни странно, тотальной переквалификации в стране не произошло, и многие "советские специалисты" остались верными своим привычным трудовым стратегиям, то есть устойчивым моделям проявления субъективной рациональности. Они продолжали работать в школах, больницах, научно-исследовательских институтах и КБ в условиях, когда подобное поведение далеко не отвечало принципам максимизации эгоистической выгоды.

На наш взгляд, пониманию устойчивости трудовых стратегий "советских специалистов" может помочь концепция социальной укорененности. Те институциональные изменения, которые произошли в российском обществе в начале 1990-х годов, несмотря на свою тотальную природу не смогли полностью подорвать привычные модели экономического поведения, десятилетиями формировавшиеся в советском обществе. Как отмечает Д. Норт, хотя формальные правила можно изменить за одну ночь путем принятия политических или юридических решений, неформальные ограничения, воплощенные в обычаях, традициях и кодексах поведения, гораздо менее восприимчивы к сознательным человеческим усилиям(14).

Проанализированные нами материалы интервью свидетельствуют о том, что "советские специалисты" не используют риторику рациональности и выгоды, а ссылаются скорее на нормативные императивы, которые были присущи советскому времени. Например, учитель истории средней школы подчеркнул, что в работе его привлекает прежде всего профессиональное удовольствие, а не экономическая выгода.

"Я получаю удовольствие от работы. Я не хожу на работу, как идут на каторгу, и никогда не проклинаю свой труд или свою работу. Я думаю, что если бы не удовольствие от работы, тогда я не оставался бы в школе. Очень трудно жить на зарплату учителя" (учитель, 1961 года рождения).

"Удовольствие от работы", привязанность к коллективу, к сложившемуся укладу жизни, неприятие новых правил социального устройства - к таким и подобным мотивировкам прибегали интервьюируемые, объясняя свое нежелание менять привычные трудовые стратегии. В. Радаев отмечает, что эти стратегии часто связаны с преодолением обстоятельств и сопротивления среды, "действием вопреки", нежели "действием по"(15).

Здесь важно подчеркнуть, что стратегия не предполагает рационального, последовательного действия, скорее речь может идти о некой траектории действия, которая определяется направлением ситуативного разрешения тех или иных проблем, возникающих в хозяйственной жизни. Подобную мысль высказывал Дж. Скотт: "Внутри высокоиндустриальных экономик до сих пор поражает наличие сложных и часто низкодоходных стратегий существования, построенных на принципах самообеспечения и не ведущих бухгалтерского учета. Причем они довольно распространены и без них невозможно обойтись, хотя они не видимы для большинства видов экономических исследований"(16). Не различимы они потому, что не учитываются в формальной экономической теории. Институциональная конфигурация того или иного общества для экономической науки - лишь частный случай общего процесса, поэтому стратегии, которые не максимизируют выгоду - нерациональные и неэгоистические, обычно не попадают в фокус неоклассического экономического анализа. Именно подобные ограничения неоклассического экономического подхода к человеческой деятельности критикуют К. Поланьи и Д. Норт.

Институциональное оформление экономического процесса придает ему внутреннее единство и стабильность. Анализ изменения места и формы интеграции хозяйственной деятельности в обществе по сути представляет собой исследование способов институционального оформления экономического процесса в разное время и в разных местах, отмечает К. Поланьи. При этом он выделяет три основные формы интеграции экономической жизни: реципрокность, перераспределение и обмен, подчеркивая, что они существовали и существуют во всех обществах, но в разных исторических условиях доминирует та или другая(17).

Для советского общества основной формой хозяйственной интеграции было перераспределение, конечно, при наличии реципрокных и обменных форм в качестве доминирующих. Как отмечает М. Бура-вой, рынок (хозяйственная интеграция в рамках обмена - Б.Г.) играл при государственном социализме тщательно регулируемую вспомогательную роль(18). Следовательно, можно предположить, что устойчивость трудовых стратегий "советских специалистов" во многом вызвана укорененностью их экономического поведения в перераспределительной модели хозяйственной интеграции, которая была присуща советской административной системе.

Многие из интервьюируемых нашли возможность сохранить прежнюю трудовую практику и продолжают придерживаться сформировавшихся в советское время стратегий. На основе проведенного анализа можно выделить четыре типичные ситуации, когда реализуется подобное экономическое поведение.

1. Ситуация, связанная с высокой профессиональной квалификацией "советского специалиста". В такой ситуации (не очень широко распространенной) работник востребован на новом рынке труда, его знания и профессиональные навыки необходимы либо государству, либо негосударственному сектору, зарплата своевременно индексируется, социальный статус не только не понижается, но может и повыситься.

2. Ситуация, в которой "советские специалисты" могут сохранять привычную трудовую стратегию, складывается тогда, когда кто-нибудь из членов домохозяйства, зарабатывая достаточно, дает возможность другим не вносить значительных изменений в трудовую практику. Здесь роль перераспределителя благ играет уже не государство, а семья.

3. Ситуация, когда нет необходимости срочно менять трудовую стратегию - это наличие широких социальных сетей. Их значение в советском обществе трудно переоценить(19). В новых условиях доминирования обменной хозяйственной интеграции социальные сети как реципрокный механизм приобретают еще большее значение. "Советские специалисты", располагающие широкими сетями, пользуются своими "связями" для поиска престижной работы, получения кредитов, бесплатной медицинской помощи, дополнительных заработков. Сети помогают справиться с множеством проблемных ситуаций. Особенно успешно они используются там, где мало эффективны формальные институты. Наличие значительного сетевого ресурса при увольнении, например, из Вооруженных сил, позволит не только сразу найти работу, но и выбрать из нескольких предложений наиболее приемлемое.

4. Ситуация, при которой не наблюдается изменения трудовой стратегии. Она несколько отличается от трех предыдущих, так как здесь отсутствуют попытки каким-либо образом стабилизировать изменившийся под влиянием реформ ход жизни. Люди, придерживающиеся такой стратегии, не готовы жертвовать привычным укладом жизни ради успешного приспособления к новым институциональным условиям. Они не могут принять новые правила и в буквальном смысле выживают за счет самоограничения, не желая менять объем и характер труда.

Из всех четырех описанных выше ситуаций вполне очевидно, что "советские специалисты" находили возможность реализовывать свои низкодоходные в новых институциональных условиях трудовые стратегии, опираясь на собственный опыт жизни в перераспределительной экономической системе, то есть воспроизводили привычные (укорененные в опыте) модели экономического поведения. Но это не означает, что укорененные стратегии не способны к изменению. Наоборот, стратегия не предполагает полуавтоматического следования одной, первоначально выработанной схеме, она предусматривает определенную гибкость - способность переключаться с одной системы действия на другую(20).

Эмпирические данные показывают, что пример трудовых стратегий "советских специалистов" в конце 1990-х годов являет собой прекрасную иллюстрацию такой гибкости стратегий. Далеко не все представители того слоя, который когда-то назывался "советской интеллигенцией", располагали достаточным объемом профессиональных, семейных или сетевых ресурсов, чтобы не вносить изменения в свою трудовою стратегию в новых институциональных условиях. Далеко не все из них были готовы к вынужденному самоограничению. Поэтому многие пришли к необходимости гибко дополнять (развивать) свои трудовые стратегии.

Отсутствие практической возможности "жить, как раньше" толкнуло "советских специалистов" к поиску новых (а чаще - к активизации старых) форм трудового поведения; Стремление адаптироваться к новым институциональным правилам привело к увеличению занятости и широкому распространению "совместительства". Эта форма трудового поведения была присуща и советскому периоду. Однако тогда она жестко ограничивалась государством и была менее актуальной для советского среднего класса, который имел пакет социальных гарантий от того же государства. После крушения советской власти и перехода к рыночной экономике вторичная занятость (она же совместительство) получила тотальное распространение(21).

В ходе исследования было установлено, что вторичная занятость "советских специалистов", продолжавших работать по специальности, развивалась в трех формах:

- освоение новых, востребованных видов деятельности помимо основного места работы;

- увеличение объемов основной деятельности по месту работы;

- самозанятость.

Первую форму реализуют, например, инженеры, "подхалтуривающие" ремонтом бытовой техники, ученые, охраняющие автостоянки, военные, занимающиеся извозом, и т.п. Это люди, нашедшие дополнительную работу "на стороне", вне основного места работы. "Нередко основная работа, являющаяся главным образом местом хранения трудовой книжки, приобретает по ряду показателей характер вторичности (например, по уровню доходности, затратам времени, значимости), в результате чего вторичная занятость по сути становится основной"(22).

Вторая форма совместительства реализуется людьми, которые пытаются сохранить прежний уровень жизни на основе увеличения объема труда в рамках своего места работы, не подрабатывая "на стороне". Например, учителя, которые берут больше "часов", или врачи, работающие по несколько смен.

Третьей формой вторичной занятости "советских специалистов" можно считать самозанятость. Эта форма характерна для людей, которые, не находя других возможностей для самообеспечения, превращают свое хобби в экономическую деятельность. Так, женщина-инженер оборонного предприятия в свободное время занимается шитьем и вязанием. Результаты своего домашнего труда она сдает в магазин и тем самым обеспечивает прожиточный минимум семье. Или люди ловят рыбу, собирают грибы на продажу и т.п. Ярче всего стратегия самозанятости проявилась в повальном увлечении садоводческой деятельностью в первой половине 1990-х годов. Почти треть жителей Санкт-Петербурга, владея загородной собственностью, стараются восполнить недостаток семейного бюджета за счет экономии на овощах и фруктах, которые удается выращивать на огородах, в дачных и садоводческих хозяйствах. Вместо повышения профессиональной активности люди поневоле вовлекаются в производство сельскохозяйственной продукции. Довольно типичен рассказ врача-терапевта.

"Как и вес, мы сажаем картошку. Еще две теплицы с помидорами и огурцами. Плюс еще ягоды и яблоки. Этой осенью четыре ведра антоновки было. А картошки хватило до Нового года. Муж хорошо консервирует, поэтому для разнообразия стола всякие маринованные кабачки и овощные салаты... Можно и гостей принимать" (врач, женщина, 1953 года рождения).

Для "советских специалистов", продолжающих работать по специальности, основным дополнением к трудовой стратегии стало совместительство за счет использования ресурса свободного времени. Формы совместительства в рамках индивидуальной трудовой стратегии могут сочетаться в разных вариантах и пропорциях. Множественность и хаотичность источников дохода - характерная особенность современной российской ситуации(23).

Таким образом, институциональные изменения не привели к моментальной рационализации экономического поведения. Принцип максимизации прибыли был понят "советскими специалистами" по-разному, а рациональность оказалось множественной. Как заметил К. Поланьи, "рациональное" не характеризует ни цель, ни средства, но скорее выражает соответствие средств целям: какой бы ни была цель, рациональным является сообразный ей выбор средств, которые связаны с верой. Соответственно можно видеть широкий диапазон "рациональностей", поскольку человек способен верить в самые разные вещи(24). То же самое подмечает и Д. Норт: идеология, основанная на субъективном восприятии реальности, имеет ведущее значение для человеческого выбора(25).

***

Причиной слабого влияния институциональных изменений на трудовые стратегии значительной части "советских специалистов" явилась укорененность их стратегий в перераспределительной модели хозяйственной деятельности. Такая укорененность выразилась в привязанности к неформальным ограничениям, которые, по Норту, берут начало в культуре и не могут сразу меняться в виде реакции на изменение формальных правил. При этом возникает напряженность между изменившимися формальными правилами и устойчиво сохраняющимися неформальными ограничениями, оказывающими большое влияние на процесс экономических изменений(26).

Подобная напряженность разрешалась "советскими специалистами" за счет либо активизации имеющихся профессиональных, семейных или сетевых ресурсов, либо расширения совместительства, явившегося развитием уже привычных советских форм оптимизации трудовой стратегии. Возможно, совместительство становится для сорока-пятидесятилетних "советских специалистов" некой промежуточной формой, в рамках которой их трудовые стратегии постепенно мимикрируют в направлении рыночного поведения на рынке труда. Однако этот процесс растягивается на десятилетия. Вероятно, неформальные правила экономического поведения обладают более плавной динамикой развития, чем хотелось бы неолиберальным реформаторам.

Можно предположить, что на современном российском рынке труда в отношении "советских специалистов" действует так называемый принцип "отбора худших исходов" или "лимонов"(27). Не только сами представители "советской интеллигенции" не спешат вступать на новый рынок труда, воспроизводя привычные трудовые стратегии на прежних рабочих местах, но и рынок труда не очень заинтересован в их привлечении, поскольку "советский специалист" был воспитан в перераспределительной системе, что не может не сказываться на его трудовой активности.

***

1 Радаев В. Еще раз о предмете экономической социологии. - Экономическая социология, 2002, N 3 (3), с. 23.

2 Хайлбронер Р. Экономическая теория как универсальная наука. - THESIS, 1993, N 1, с. 45.

3 Бруннер К. Представление о человеке и концепция социума: два подхода к пониманию общества. - THESIS, 1993, N 3, с. 55-58.

4 Поланьи К. Экономика как институционально оформленный процесс. - Экономическая социология, 2001, N 2 (3), с. 62-73.

5 Поланьи К. Экономика как институционально оформленный процесс, с. 66.

6 Гранноветтер М. Экономическое действие и социальная структура: проблема укорененности. - Экономическая социология, 2002, N 3 (3), с. 44.

7 Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М.: Начала, 1997, с. 17.

8 Там же, с. 18.

9 Гранноветтер М. Экономическое действие и социальная структура: проблема укорененности, с. 49.

10 Радаев В. Еще раз о предмете экономической социологии, с. 31.

11 Советский простой человек. Ю. Левада (ред.). М.: Мировой океан, 1993.

12 Магун В. Российские трудовые ценности в сравнительной перспективе. Социологические чтения. М.: ИС РАН, 1997, с. 135.

13 Там же, с. 136.

14 Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики, с. 21.

15 Радаев В. Еще раз о предмете экономической социологии, с. 31.

16 Скотт Дж. Государственный взор: как потерпели крах некоторые проекты по улучшению условий человеческой жизни. В: Дж. Скотт, Т. Шанин и др. (ред.). Рефлексивное крестьяноведение: десятилетие исследований сельской России. М.: РОССПЭН, 2002.

17 Поланьи К. Экономика как институционально оформленный процесс, с. 66.

18 Буравой М. К теории экономической инволюции: исследование российской эксполярной экономики. В: Т. Шанин (ред.). Неформальная экономика. Россия и мир. М.: Логос, 1999.

19 Леденева А. Неформальная сфера и блат: гражданское общество или (пост) советская корпоративность? - Pro et Contra, 1997, т. 2, N 4, с. 113-124.

20 Радаев В. Еще раз о предмете экономической социологии, с. 31.

21 Клопов Э. Вторичная занятость как форма социально-трудовой мобильности. - Социологические исследования, 1997, N 4; Хибовская Е. Вторичная занятость в разных секторах экономики. Экономические перемены: мониторинг общественного мнения. - Информационный бюллетень мониторинга ВЦИОМ, 1996, N 3.

22 Варшавская Е., Донова И. Вторичная занятость населения. Занятость и поведение домохозяйств: адаптация к условиям перехода к рыночной экономике в России. Под ред. В. Кабалиной и С. Кларка. М.: РОССПЕН, 1999, с. 115.

23 Балабанова Е. Социально-экономическая зависимость и социальный паразитизм: стратегии "негативной адаптации". - Социологические исследования, 1999, N 4, с. 49.

24 Поланьи К. Экономика как институционально оформленный процесс, с. 66.

25 Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики, с. 41.

26 Там же.

27 Akerlof G. The Market for "Lemons". Quality Uncertainty and the Market Mechanism. - The Quarterly Journal of Economics, 1970, vol. 84, p. 488-500.