МАРКСОВО НАСЛЕДИЕ И СОВРЕМЕННАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ НАУКА.

("круглый стол" журнала "Вопросы экономики")

В октябре 2004 г. редакция журнала "Вопросы экономики" провела "круглый стол" , посвященный проблемам актуальности марксистской экономической теории в настоящее время и ее способности предложить адекватный прогноз развития человеческого общества в будущем. "Круглый стол" был инициирован публикацией в N 5 и 6 за 2004 год статьи Е. Гайдара и В. May "Марксизм: между научной теорией и "светской религией" (либеральная апология)". Статья вызвала живой интерес у читателей. Во второй половине 2004 г. были опубликованы отклики на эту статью - работы А. Бузгалина и А. Колганова, Л. Гребнева. На "круглый стол" были приглашены авторы опубликованных статей, ведущие экономисты страны, специалисты-марксоведы. Некоторые приглашенные, не имея возможности присутствовать на заседании, представили свои выступления в письменном виде.

Л. Абалкин (академик, главный редактор журнала "Вопросы экономики"). Интерес к марксизму во всем богатстве его идей вполне закономерен. Учение Маркса стало заметным явлением в обществоведении. У него есть свое прошлое, настоящее и будущее. В последние годы я не раз слышал предложения организовать дискуссию по марксизму. Тогда я считал, что проводить такое обсуждение пока рано, не созрели условия. Но в связи с начатыми публикациями вопрос, организовывать или не организовывать дискуссию, оказался снятым. Дискуссия началась, и это стало фактом.

По моему мнению, при рассмотрении марксизма необходимо выделить три момента. Я бы обозначил их как этап, призма и оценка.

Первое. Марксизм, как и любая другая научная теория, находится в развитии. Он отнюдь не вершина общественной мысли, а лишь этап ее эволюции. Представление о том, что он есть вершина общественного сознания, уходит своими корнями в сложившуюся в XVIII-XIX вв. методологию линейного понимания общественного прогресса. Основания такой парадигмы обществоведения восходят к небесной механике Ньютона, экономической логике Смита и философии Гегеля. Маркс и Энгельс жили и творили более чем за сто лет до наших дней. Поэтому вряд ли надо навязывать марксизму трактовку многомерных проблем и ситуаций, с которыми мы сталкиваемся сегодня в общественной жизни.

Принципиальное отличие обществоведения от всех других (и естественных, и технических) наук состоит в том, что в точных науках совершенствуется лишь метод исследования. Объект в принципе остается неизменным. В отличие от них в обществоведении изменяется не только метод анализа, но меняется и сам объект. Он становится иным. И сегодняшний мир крайне далек от того, каким он был в модели представлений, породившей марксизм. Соответственно раз меняется предмет, то и идеи, и общественное сознание, философия истории и экономическая теория не могут оставаться неизменными. На одной из встреч по проблемам глобализации, которая проходила в Гаване, ко мне обратились с вопросом: "Можно ли считать марксизм динозавром XIX века?" Я задал контрвопрос: "А как вы рассматриваете марксизм - как науку или как религию?" Конечно, если марксизм - наука, то в ней неизбежно происходят старение знаний, отказ от прошлых оценок, наука обогащается новым опытом, пересматриваются устоявшиеся взгляды. А если - это религия, то в ней ничего не меняется. И сегодня речь идет не просто о соблюдении исследовательских норм научной жизни. Мы стоим перед необходимостью формирования качественно новой парадигмы обществоведения, радикально отличающейся от прежней и учитывающей опыт XX в.

Второе. Отношение к марксизму было, есть и будет разное. Причем каждый защищающий то или иное его понимание абсолютно уверен в своей правоте. Почему это так? Здесь можно высказать ряд соображений. Прежде всего это объясняется тем, что у Маркса (как и у Энгельса) взгляды были достаточно разными, отражающими своеобразие их жизненного пути, этапы их умственной эволюции, изменение общественной ситуации. К тому же каждый, кто обращается к авторской теории, воспринимает ее отнюдь не зеркально, не просто копируя ее. Ученый всегда воспринимает теоретические идеи сквозь своеобразную призму, призму собственных воззрений. Уловить природу такой призмы, через которую преломляются теоретические идеи, было, есть и остается одной из самых непростых задач гуманитарных исследований. И здесь мы пока отнюдь не далеко продвинулись вперед.

Наконец, третье. Этот фактор - наиболее сложный и ответственный, он объясняет различные подходы к марксизму как в прошлом, так и в будущем. Суть дела здесь состоит в отказе на право монопольного обладания истиной. Попытка объявить монополию на истину - тупик для науки. Не готовая истина, а ее поиск служит истоком творческого, постоянно обновляющегося обществоведения. Любая школа, претендующая на обладание абсолютной истиной, теряет статус науки. И здесь уместно вспомнить известную поговорку: "Лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным". Прекрасно! А давайте переставим слова. Что лучше, быть здоровым и бедным или богатым и больным? С учетом возраста, состояния здоровья, накопленного имущества, других ценностей ответ будет разным. Почему разным? Потому что здесь включается момент оценки, которая никогда не бывает однозначной. А там, где есть оценка, нельзя опираться на понятие абсолютной истины.

О. Ананьин (к. э. н. , зав. сектором ИЭ РАН). Прежде всего хотелось бы отдать должное "застрельщикам" дискуссии - авторам опубликованных статей, которые создали предпосылки для нынешнего разговора и задали его тональность. Эта тональность интересна тем, что в ней нет ни синдрома обожания, ни синдрома ненависти, которые были характерны для большей части публикаций о марксизме в последние 15 лет. Общее, что их объединяет, - сознание того, что Маркс нужен сегодня для осмысления современных проблем. Это, мне кажется, очень важный момент: проводимый "круглый стол" решит свою задачу, если будет способствовать распространению подобного осознания в нашем научном сообществе.

Другое немаловажное достоинство начавшейся дискуссии заключается в том, что она придала разговору о Марксе достаточно неожиданный оборот, выявила сюжеты, которые среди экономистов обычно не обсуждались. Скажем, тема "Марксизм и религия" обсуждалась многократно, но не экономистами. Впрочем, нестандартность взгляда на Маркса имеет и оборотную сторону, ибо рискует создать однобокое и потому неадекватное представление о роли Маркса в истории науки и месте марксистской мысли в системе современного экономического знания. С этим связан мой первый тезис.

Наш "круглый стол" называется "Марксово наследие и современная экономическая наука" , но, заметим, экономическая теория в дискуссии, ведущейся на страницах журнала, представлена весьма мало и отрывочно. Сегодня марксизм в экономической науке на самом деле гораздо богаче, чем это следует из полемики. В статье Е. Гайдара и В. May есть ссылки на неомарксистские источники, но в основном это работы по истории, а не по экономике. К сожалению, в настоящее время российское обществоведение отстало от мирового уровня и в области марксистской экономической теории.

Поэтому как минимум неточно, утверждать, что марксизм был более влиятелен в первой половине XX в. , чем сейчас. Это можно сказать по отношению к марксизму как политическому течению, но неверно применительно к его роли в общественных науках. Волна интереса к марксизму в академических кругах на Западе поднялась в связи с событиями 1968 г. : именно тогда сформировалось новое поколение неомарксистов, которое и определяет современный облик марксизма. Сегодня существуют многообразные марксистские течения, представленные на общественных и научных форумах, выпускающие свои журналы и монографии. К этим течениям принадлежат весьма авторитетные ученые, в том числе по стандартам западной экономической науки. Достаточно назвать имена американцев С. Боулса (S. Bowles), Д. Фоули (D. Foley), Дж. Ремера (J. Roemer), француза М. Альетту (М. Aglietta).

Именно поэтому важно сказать несколько слов об исследовательской программе и направлениях современного неомарксизма. Сразу оговорюсь, что я не буду затрагивать область марксоведческих исследований, для которой идеи Маркса - это объект изучения и истолкования. Речь пойдет о направлениях, которые с помощью марксовой теории стремятся решать какие-либо современные практические или научные задачи.

Первое направление я бы назвал микроэкономическим марксизмом, который берет из марксизма соответствующие темы и сюжеты и использует в их анализе современный микроэкономический инструментарий. Подобные работы фокусируют внимание на проблемах эксплуатации труда, производственных конфликтов, власти на производстве, социального неравенства. Это достаточно богатое и авторитетное направление, которое работает на стыке со стандартной неоклассической микроэкономикой и неоинституционализмом, исследуя проблемы асимметричной информации на рынках труда и образовательных услуг, финансовых рынках, других нестандартных рынках. Не будет преувеличением сказать, что данное направление развивает современную микроэкономику, подпитывая ее марксистскими темами и идеями. Для самого марксизма новым в этом случае является скорее аналитический инструментарий. В подобном русле работают так называемые аналитические марксисты (Д. Ремер, Ю. Эльстер, Ф. ван Парийс и др. ), а также выполнены некоторые исследования С. Боулса и Г. Гинтиса.

Второе направление - это исследование проблем экономической динамики в различных ее формах, а это всегда трудно давалось экономистам. Современные неомарксисты находят интересные подходы прежде всего в том, как Маркс анализировал закон тенденции нормы прибыли к понижению. Здесь можно выделить, по крайней мере, два аспекта. Один аспект получил развитие в рамках таких направлений, как теория социальных структур накопления американских авторов Д. Гордона (D. Gordon), Т. Вайскопфа (Т. Weisskopf) и др. , а также теория регуляции, развиваемая европейскими, в первую очередь французскими учеными (М. Альетта, Р. Буайе, А. Липец и др. ). Эти концепции носят макроэкономический характер. Выявленный Марксом механизм снижения уровня средней прибыли рассматривается в них как определенный тип траектории развития (структуры, или режима накопления капитала) в странах современного капитализма. Наряду с режимом падающей прибыли выделяется альтернативный режим накопления, основанный на массовом производстве и массовом потреблении, он обеспечил ведущим странам капитализма длительный устойчивый рост в середине XX в. Идеи Маркса встраиваются при этом в новый, более широкий теоретический контекст, включающий также кейнсианские и институциональные подходы.

К макроэкономическим разработкам примыкают эконометрические исследования, тестирующие прогнозы теории Маркса. Один из интересных результатов этих исследований заключается в том, что ценообразование в условиях современного капитализма оказывается ближе к модели первого тома "Капитала" , то есть трудовой стоимости в чистом виде, чем к модели третьего тома, основанной на концепции цен производства. Некоторые результаты такого исследования по американским данным, полученным из таблиц "затраты-выпуск" за 1984 г. представлены в таблице.

Другой аспект, развивающий динамическое начало в теории Маркса, связан с интерпретацией стоимостных величин через понятие денежной формы стоимости (а не затраченного труда). Этот подход продолжает традицию, восходящую к работам И. Рубина 1920-х годов.

Третье направление - методологическое. Сегодня оно стыкуется с таким модным общенаучным направлением, как теория сложности, а "Капитал" Маркса рассматривается как многоуровневое теоретическое описание сложной системы. Представители этого направления активно сотрудничают со знаменитым институтом Сан-Хосе в Калифорнии - ведущим исследовательским центром в области теории сложности. В соответствующей литературе можно встретить ссылки на работы известного советского философа Э. Ильенкова, где рассматривается метод восхождения от абстрактного к конкретному, чешского марксиста И. Зелены и других исследователей метода "Капитала" второй половины XX в.

Стоит подчеркнуть, что все эти направления неомарксистской мысли опровергают распространенное мнение о том, что Маркс-экономист - это лишь завершитель системы Рикардо. На самом деле наиболее интересный Маркс начинается как раз там, где он выходит за рамки рикардианства!

Мой второй главный тезис связан с характером аргументации в нынешней дискуссии. К сожалению, нацеленность на день сегодняшний ведет порой к весьма субъективному восприятию Маркса и марксизма, имеющему мало общего с действительным положением дел и текстуально документированным содержанием источников.

Первый момент, на который хотелось бы обратить внимание, - противопоставление философии и теории истории, с одной стороны, и экономической теории - с другой. Гайдар и May акцентируют, что упор надо сделать на философию и историю, потому что экономическая теория Маркса устарела и неактуальна. Надеюсь, что сказанное выше показывает сомнительность такого противопоставления.

Второй момент - попытка тех же авторов объяснить кризис марксизма "зацикленностыо" теории Маркса на логику индустриализма.

Возможно, это результат смешения кризиса советской системы и кризиса марксизма. Но в любом случае данный тезис находится в явном противоречии с известными мыслями Маркса о роли науки и научно-технического прогресса из экономических рукописей 1857-1859-го годов. Эти поразительные прозрения опередили время на сто с лишним лет, предугадав контуры постиндустриального общества, основанного на знаниях.

Третий момент - утверждение, что Маркс сначала был сторонником "железных законов" , а потом от них отказался или, по крайней мере, стал от них отходить. Данное утверждение голословно: то, что прямые разъяснения на этот счет появились после того, как эта тема стала предметом полемики, не дает оснований считать Маркса лассальянцем в этом вопросе.

Четвертый момент. Итоговый тезис статьи Гайдара и May сводится к тому, что современный либерализм может взять за основу "важнейший тезис марксизма... , что производительные силы (или технологический базис) общества определяют его производственные отношения". Иными словами, авторы берут из марксизма то, что принято называть "экономическим детерминизмом". Не буду отрицать ни наличия этого тезиса в работах Маркса, ни его значения для марксовой философии истории, ни тем более права кого-либо брать его на вооружение. Несколько удивляет другое. Этот тезис не является отличительной чертой марксизма вообще - иными словами соответствующая мысль высказана, например, А. Смитом; тем более он не является специфической чертой творческого марксизма - достаточно обратиться к версии "Краткого курса". Скорее это одна из общих предпосылок, на которых строилась собственно теория Маркса. Так зачем же апеллировать к Марксу, если речь идет об экономическом детерминизме? Это не самое интересное, что можно найти в марксизме.

Следующий момент касается статьи другого участника дискуссии - Л. Гребнева. Справедливо обращая внимание на наличие устаревших стереотипов в традиционной интерпретации Маркса, автор иллюстрирует свою мысль примером, который, как представляется, основан на недоразумении. Речь идет об известном положении Маркса о "непосредственном отношении собственников условий производства к непосредственным производителям" как отношении, в котором "мы всегда раскрываем... скрытую основу всего общественного строя". Согласно Гребневу и вопреки общепринятой трактовке, под непосредственным производителем в теории Маркса следует разуметь не рабочего или крестьянина, а капиталиста. Дело, однако, в том, что приведенное высказывание Маркса относится к теории ренты, где предметом анализа служат отношения по поводу земли между землевладельцем и землепользователем. Соответственно из контекста недвусмысленно вытекает, что под собственниками условий производства имеются в виду собственники земли, а под непосредственными производителями - землепользователи. Маркс особо подчеркивает, что организация землепользования его в данном случае не интересует. Так что недоразумение основано на том, что землепользователь и на самом деле может оказаться фермером, использующим наемный труд, то есть капиталистом, но попытка Гребнева опереться, а тем более обобщить эту мысль неправомерна, ибо противоречит явно сформулированной предпосылке Маркса.

Наконец, самый неожиданный и интересный вопрос, поставленный в нашей дискуссии, - это вопрос о связи марксизма и религии, в том числе светской, о чем говорится в статье Гайдара и May. Если не вдаваться в мистику, то речь идет об отношении объективного и субъективного в процессах генерирования и применения знания об общественных явлениях. Один аспект проблемы связан с попытками построения теории исторического процесса. Специфика объекта познания в этом случае состоит в его уникальности. Уже поэтому здесь неприменимы стандартные критерии научности, наработанные в естествознании. И тогда обращение Гайдара и May в этом контексте "к тесту Поппера на фальсифицируемость" по меньшей мере наивно. Поппер здесь не при чем еще и потому, что к социальным наукам он применял иные критерии, чем к наукам естественным.

Вопрос в другом. Какой может и должна быть наука об уникальных явлениях, если стандартные критерии научности здесь неприменимы? Конечно, это не тот тезис, который можно раскрыть в коротком выступлении. Обозначу лишь некоторые тезисы. Во-первых, не только общеисторические концепции, но и теории крупных экономистов прошлого фактически были теориями конкретного класса, то есть теориями уникальных или, во всяком случае, "малотиражных" процессов и явлений. Во-вторых, именно эта их особенность стала причиной их по существу дискредитации в социологии, экономике и отчасти в истории. В результате в современной экономической науке культура такого рода исследования в значительной степени утрачена. В-третьих, чтобы восстановить эту культуру на современном интеллектуальном уровне, необходим критический анализ методологического статуса этого типа знания, включая фиксацию в нем ценностного начала. Точкой отсчета в таком анализе должно стать обобщение идей Маркса о классовой природе социального познания и неокантианского принципа "отнесения к ценностям". Соответственно в-четвертых, постановка вопроса о "светской религии" - читай идеологии - в контексте задачи рационального осмысления крупных социально-экономических проблем вполне правомерна и вовсе не противостоит установке на научность. Препятствием научному поиску служит не отсутствие ценностных установок, а их прямое или косвенное навязывание. Деидеологизированными в социальном познании могут быть только частные "мелкотравчатые" темы. Впрочем, выбор таких тем - тоже ценностной выбор.

С. Дзарасов (д. э. н. , проф. , зав. кафедрой экономической теории и предпринимательства РАН). Я познакомился с обсуждаемыми статьями и нахожу, что в них немало как верного, так и спорного. Правилен критический подход к оценке советского марксизма. Что касается научного объяснения природы и свойств капитализма и его отражения в марксовой теории, то многое в статьях мне кажется спорным. Говоря о наследии Маркса сегодня, следовало бы отделить самого мыслителя от его сторонников и последователей в XIX и XX вв.

Маркс не имеет себе равного в интеллектуальной истории человечества. Проведенный западными средствами массовой информации опрос наиболее известных интеллектуалов отвел ему почетное первое место.В самом деле, никто другой не оказал такого влияния на мировую общественную мысль. Экономисты, как известно, обычно выделяют три имени: Адам Смит, Карл Маркс и Джон Мейнард Кейпс. Созданная Марксом философская концепция выступает одним из ведущих направлений этой науки. Что касается социологии, то ее основателями признаются Огюст Конт и опять же Карл Маркс. Не найти другого ученого, который бы столь явно выступал как первое лицо в разных общественных науках. И даже этим значение его научного наследия не ограничивается: И. Шумпетер справедливо утверждает, что Маркс был не только ученым, но и пророком, создавшим самую распространенную идеологию XX в.

Если бы марксова теория была простым заблуждением, как теперь иногда приходится слышать, то она не смогла бы найти столь широкое распространение в интеллектуальных кругах и так устойчиво сохранять свое влияние на значительные массы населения. И именно то, что Маркс был не только ученым, но и пророком, позволяет объяснить этот факт. Марксизм представляет собой неразрывное единство научной доктрины, объясняющей сущность и свойства капитализма, и идеологии рабочего класса, выдвигающей программу его освобождения от власти капитала. Именно в таком двуедином качестве он повлиял на развитие мировой истории второй половины XIX - XX вв.

Конечно, со временем, а иначе и быть не могло, в марксизме обнаружились те или другие недоработки и неточности. Это относится прежде всего к ходу и последствиям социалистической революции. Не подтвердился Марксов прогноз эволюции развитых стран: они не встали в авангарде социального прогресса, так и не осуществив революционные преобразования капитализма в социализм. Вопреки классическому марксизму социалистические революции произошли главным образом в отсталых странах (Россия, Китай и др. ). Несмотря на достигнутые последними успехи, они не стали образцом подражания для более развитых стран, а по части прав и свобод человека послужили скорее дурным примером. В то же время капитализм нашел резервы обновления, которые исключались марксовой теорией капиталистического накопления. Не наблюдалось такого обнищания населения в развитых странах, которое, по Марксу, могло бы стать источником революционного взрыва.

Список нерешенных марксизмом проблем, в особенности в свете наблюдаемой нами исторической эволюции, можно продолжить. Но это, на мой взгляд, не дает оснований, как это делают Е. Гайдар и В. May, объявлять его некоей смесью науки и "светской религии". Более того, ждать от какой бы то ни было научной доктрины решения всех существующих и возможных проблем - это значит смотреть на нее не как на научную теорию, а как на религию. В советский период марксизм так именно и воспринимали. По всему видно, что именно такое представление о марксизме сложилось у Гайдара и May, и это не столько их вина, сколько наша общая беда.

Удивительно не то, что некоторые положения марксизма не подтвердились. Историческая действительность всегда полна неожиданностей, которые никакой теорией полностью предусмотрены быть не могут. Удивительно другое - сколь много в этом мировоззрении верного, подтвержденного опытом развития человечества. Маркс был прав, оценивая капитализм как бесчеловечную эксплуататорскую систему, несущую народам несчастья и страдания. Если это не так и капитализм является формой утверждения наиболее соответствующих природе человека гармоничных социальных отношений (как утверждает либеральная идеология), то откуда страшные беды XX века: две мировые войны, Великая депрессия и другие кризисы, революции во многих странах, возникновение фашизма, нарастающая бедность большей части населения Земли, надвигающаяся экологическая катастрофа?

Смею думать, что никакая другая теория не объясняет эти негативные явления современной капиталистической действительности с такой глубиной и полнотой, как марксизм. Он более адекватно, чем какая-либо другая система взглядов, отразил безрадостную судьбу рядового работника в истории вообще и в особенности в условиях господства капитала. Тем, кто не согласен с этим (как, например, Л. Гребнев, который ставит Маркса рядом или даже ниже некоторых других экономистов, в частности, маржиналистов), следует заодно отвергнуть и творческое наследие Чарльза Диккенса, Уильяма Теккерея, Элизабет Гаскелл, Оноре де Бальзака. Как известно, Маркс и Энгельс считали их своими учителями, помогавшими постигнуть положение рабочего класса в капиталистической общественной системе. К названным писателям надо прибавить также Эмиля Золя, Максима Горького и многих других, которые продолжили традицию реалистичного отражения тяжелой судьбы жертв капитала. Зададимся вопросом: что содержится в их творчестве - теория предельной полезности или теория производства и присвоения прибавочной стоимости?

В силу такой своей привлекательности как своеобразной "социально-целительной" теории, предлагающей людям "рецепт" избавления от нужды и страданий, марксизм не мог остаться чисто научной доктриной. Он стал идеологией широких масс и со временем превратился в их религию. Во всяком случае, в Советском Союзе марксизм стал некоторым подобием казенного богословия. Так, о коренных отличиях советской практики от научного марксизма в свое время писал Г. Маркузе/1. Верно и то, что об этом говорят Гайдар и May, но с одной важной оговоркой: советский марксизм не стоял между наукой и религией, он был и тем, и другим.

На мой взгляд, причину религиозности марксизма надо искать не в содержании самого учения, за судьбу которого его основоположники никак не могут нести ответственности. Скорее, она заключена в особенностях мышления его последователей и толкователей. Маркс и Энгельс никогда не были в России и никаких мер по распространению здесь своего учения не принимали, не считая переписки с рядом русских мыслителей. Однако принятый вначале как научная теория марксизм в силу особенностей русского мышления затем все более принимал характер религиозного учения, отступление от которого считалось недопустимой ересью.

Некоторые примеры. В конце 1950 - начале 1960-х годов на волне хрущевской "оттепели" в Московском университете был написан "Курс политической экономии" , альтернативный прежнему. В условиях сохранявшегося идеологического контроля мы позволили себе несколько отступить от существовавших тогда канонов. Но этого было достаточно, чтобы вызвать бурю негодования. И где бы вы думали? Не столько в партийном руководстве, сколько в нашей собственной ревнивой академической среде! На нас обрушилась волна критики не за догмы и устаревшие положения, которых в курсе было немало, а за те новинки, которые были применены для повышения научного уровня курса и его приближения к реалиям нашей экономики. Как, мол, смеете отступать от общепринятых принципов?

Объектом особо острой критики стала альтернативная трактовка форм собственности. Под влиянием сталинского толкования проблемы к тому времени утвердилось упрощенное представление о том, что частная собственность порождает только негативные экономические процессы, а общественная (государственная) - непременно положительные. Естественно, такой "зашоренный" подход никоим образом не помогал объяснить многие отрицательные явления нашей действительности. Поэтому мы решили вернуться к старому марксовому пониманию собственности как сложной совокупности экономических отношений, между которыми существует определенная системная соподчиненность. Если бы нас обвиняли в догматизме, то это было бы правильно, и против этого сегодня трудно было бы возразить. К тому же, если бы речь шла о простом несогласии с новой точкой зрения, то на таком обычном в научной практике факте не стоило бы останавливаться. Однако произошло как раз наоборот. Нас обвинили в отступлении от "святых" основ принятой тогда у нас ортодоксии, и это несмотря на то, что мы точнее, чем наши оппоненты, следовали Марксу. При этом научная сторона дела занимала наших критиков куда меньше, чем сам факт отступления от принятых канонов. Почему? Потому что советская версия марксизма действительно приобрела черты "светской религии" , и это препятствовало осуществлению в ее рамках объективных научных исследований. В сознании большей части даже культурных и высокообразованных людей подобные догмы (часто далекие от научного марксизма) приняли характер нерушимых святынь, и любое посягательство на них считалось святотатством.

Печальный опыт советского времени заслуживает тем большего внимания, ведь в сегодняшней практике мы опять наблюдаем то же самое. Отказавшись от марксистской политической экономии, мы теперь также слепо, как раньше марксизм, приняли неоклассическую экономическую теорию, угодив "из огня да в полымя" догматизма. Советская политическая экономия была догматической, но пыталась анализировать реальные проблемы. Неоклассика не менее догматична и при этом рассматривает проблемы, в основном не имеющие отношения к нашей реальности.

Однако, прежде чем показать, что это именно так, хотел бы сделать одну оговорку. Предлагаемая критика относится к основным теоретическим постулатам неоклассической теории, которые известный венгерский методолог И. Лакатош называет core assumption ("ядро"), но не к тем, которые он называет protective belt ("защитный пояс"). Под первыми подразумевают мировоззренческое ядро неоклассической теории. Под вторыми - "вспомогательные гипотезы". Это - прикладные модели экономических процессов, реалистичность которых базируется на частичном отступлении от мировоззренческих постулатов. Моя критика относится главным образом к первым, а не ко вторым. Сомнения вызывает именно аксиоматика неоклассической теории, лежащая в основе ее теоретических построений и объяснений. Что касается "защитного пояса" , то он нейтрален к социальной стороне теории и с одинаковым успехом может быть использован любым другим направлением экономической мысли.

После такого разграничения логично встает вопрос о том, чем является неоклассическая теория с ее аксиоматикой: наукой или повой религией, принятой взамен старой? Возьмем для примера наиболее распространенный постулат неоклассической теории о благотворных свойствах свободного рынка. Именно он был положен в основу российских реформ, и его отстаивают Гайдар и May в своей статье. "До последней трети XX в. , - пишут они, - господствовали марксистские или неомарксистские представления о способах решения проблемы отсталости, основанные на закрытии национальной экономики от иностранной конкуренции, централизации ресурсов в руках государства, их перераспределения в приоритетные сектора. Только в последние десятилетия широкое распространение получили взгляды, согласно которым открытая внешнеэкономическая политика, линия на интеграцию в структуры мирового рынка - важнейший фактор успешного экономического роста".

Содержащаяся в этих словах путаная трактовка "марксистских и неомарксистских представлений" о способах решения экономических проблем уже получила достойную оценку в статье В. Бузгалина и А. Колганова. Но она стоит того, чтобы более подробно па ней остановиться. Прежде всего следует отметить, что марксизм никогда не доказывал необходимости "закрытия национальной экономики" от мирового рынка, в том числе от иностранной конкуренции. Правда, такой была советская реальность, но почему? Советская самоизоляция в значительной степени объяснялась идеологическими мотивами. Но было и другое. Окружавший нас капиталистический мир вел против СССР (впрочем, как и СССР против него) "холодную войну" , пытаясь задушить нас экономической блокадой, бойкотом советских товаров на мировом рынке. Марксизм тут абсолютно не при чем. В известной мере такая политика Запада по отношению к России сохранилась даже сейчас, хотя уже давно нет коммунизма, а вместо марксизма у нас господствует угодная Западу неоклассическая идеология.

Что касается "централизации ресурсов в руках государства, их перераспределения в приоритетные сектора" , то этот принцип марксизм действительно отстаивал как необходимое условие планового ведения хозяйства. Не будем останавливаться на том, как при всех недостатках бюрократического централизма отсталая в прошлом страна превратилась в одну из двух мировых сверхдержав. Лучше сказать о том, что мы потеряли вместе с этой страной - шанс на лучшее будущее.

Необходимость реформ их инициаторы, как известно, мотивировали тем, что путем замены централизованно управляемой плановой экономики саморегулирующейся системой, "невидимой рукой" рынка, мы поднимемся на небывалую высоту прогресса и народного благосостояния. Но, как известно, произошло прямо противоположное. Мы опустились до такой глубины, что после 12 лет реформ нам еще не светит восстановление дореформенного объема производства. Ничего хорошего пока не принесла нам и превозносимая Гайдаром и May "линия на интеграцию в структуры мирового рынка". Вместо повышения конкурентоспособности наших товаров она превратила нашу экономику в сырьевой придаток развитых стран. При всех недостатках прежней закрытости экономики мы были хозяевами в своем доме, а теперь нашими богатствами распоряжаются другие.

Но нет худа без добра: мы получили уникальную возможность опытно-экспериментальным путем сравнить плановую экономику с рыночной. Если оценивать этот опыт не с точки зрения интересов разбогатевшего на грабительской приватизации узкого класса людей, а обнищавшего большинства населения, то выводы получаются самые печальные. По числу миллиардеров Москва превзошла Нью-Йорк, а население вымирает - преждевременная смертность составляет 1 млн. человеческих жизней в год. Экономика тем временем все больше деградирует, принимая периферийно-колониальный характер.

Все это, на мой взгляд, дает основания поставить под сомнение научную состоятельность той неоклассической теории, на базе которой проводились российские реформы и которая навязана нам теперь в качестве "единственного верного" экономического учения. Не буду здесь останавливаться на той критике, которой она подвергается на Западе/2. Однако хотел бы со всей определенностью отметить то, что, на мой взгляд, вытекает из нашего сегодняшнего опыта. Мы вновь оказались под властью более туманной, чем раньше "религии" , не способной ответить на актуальные вопросы нашего развития. И если вместо того, чтобы изучать подлинную научную теорию, в которой аутентичный марксизм занимает свое достойное место, мы будем "забивать головы" нашей молодежи графически элегантными, но по существу религиозными догмами, то лишим ее способности решать реальные проблемы. При использовании неоклассического подхода к анализу современной российской экономики всплывает слишком много "если".

Если верно, что рыночная экономика по природе своей (имманентно) стремится к равновесию, то почему у нас сложился такой диспаритет цен, когда чистый доход перераспределяется в пользу сырьевого экспортно ориентированного сектора, а жизненно необходимые для технического прогресса отрасли обрабатывающей промышленности пришли в полный упадок?

Если верна теория предельной производительности и источником прибыли является рост производительной силы капитала, то откуда бешеный рост доходов "олигархов" при технической деградации российской экономики?

Если верно, что условием полной занятости является так называемая гибкость заработной платы (то есть зависимость, согласно которой снижение занятости сопровождается повышением заработной платы), то почему у нас так выросла безработица при одновременном снижении оплаты труда?

Если верно, что экономический рост зависит от жесткости денежной политики, а сжатие денежной массы выступает как стимул роста, то почему такая политика обернулась у нас невиданным спадом производства?

Если верно, что снижение процентной ставки (ставки рефинансирования) ведет к росту объема инвестиций, то почему ничего подобного у нас не произошло? Почему капиталы утекают туда, где процентная ставки низка, а не остаются там, где она высока?

Если верно, что приватизация и рынок непременно выдвигают эффективного собственника, то почему на их месте у нас оказались мошенники и грабители, одни из которых в тюрьмах, а другие в бегах?

Список подобных "если" , на которые неоклассическая теория не может дать вразумительного ответа, можно продолжить. Но и приведенных достаточно, чтобы усомниться в научном характере так безоговорочно принятой нами экономической теории - "экономике" , которой мы теперь учим нашу молодежь. На поверку оказывается, что, несмотря на свою математическую и графическую красоту, эта теория носит не столько научный, сколько идеологический характер. Легшая в основу российских рыночных реформ она стала идеологическим оправданием грабежа и господства одних над другими.

Если это не так, то почему не оправдались те прогнозы и обещания, которые давались накануне реформ? На мой взгляд, именно потому, что господствующая ныне неоклассическая теория является не столько научной теорий, сколько классово-идеологической конструкцией, оправдывающей господство одних над другими. Она связывает кризисы не с внутренней природой капитализма, а с воздействием внешних и случайных сил. Очевидно, что тяжесть положения российской экономики не объяснима с этих позиций. Поэтому естественно, что разрушительные итоги реформ породили сомнения в научной состоятельности неоклассической ортодоксии.

Вывод, который, по моему мнению, вытекает из анализа российской ситуации, так же как и из рассмотрения предложенных к обсуждению статьей, состоит в том, что жизнь сложнее любых теорий и концепций и ни одна из них, какой бы совершенной и логичной она ни казалась первоначально, в полном объеме никогда не подтверждается ходом истории. Это относится как к марксизму, так в еще большей мере к либеральной ортодоксии. Российский опыт не подтвердил, что рыночная свобода и частная собственность при всех условиях имеют однозначные преимущества перед государственной собственностью и плановым хозяйством. В одних условиях эффективнее одно, а в других - другое. План и рынок надо не противопоставлять, а умело совмещать в целях экономического роста и повышения народного благосостояния.

Т. Ойзерман (академик, советник Президиума РАН, гл. н. с. ИФ РАН). В первую очередь я не могу не сказать об одном интересном тезисе, высказанном в статье Е. Гайдара и В. May: "Все марксистское учение пронизано идеей глобализации. Марксизм сформировался и вырос как глобалистская доктрина". С подобной трактовкой марксовой теории я никогда не встречался, и я глубоко убежден, что она верна/3. Действительно, читая "Коммунистический манифест" , "Немецкую идеологию" , или другие произведения Маркса и Энгельса, мы находим понятие всемирной истории. Всемирную историю они рассматривают как новую эпоху в истории человечества, связывая ее со всесторонним взаимодействием между народами, которое собственно и влечет за собой глобализацию. Хотя термина "глобализация" у Маркса и Энгельса, конечно, нет, они говорят об интернационализации производства.

Гайдар и May, будучи профессиональными экономистами-практиками, тем не менее акцентируют внимание не столько на конкретной экономической проблематике, сколько на методологических вопросах, утверждая, что дальнейшее освоение марксистской методологии поможет лучшему пониманию истоков доминирования либеральной тенденции в экономике современных развитых стран. Отмечу, слово "методология" имеет двоякий смысл. Во-первых, это учение о методе и его аксессуарах; во-вторых, это сам метод с его аксессуарами. Метод марксизма - это диалектика и система ее категорий. Но этот метод в статье не рассматривается, а между тем именно марксова диалектика нуждается в критическом исследовании.

Прежде всего очевидно, что диалектических законов, которые сформулировал Энгельс, не существует: нет законов, которые в равной мере были бы законами и природы, и общества, и мышления. Ни физика, ни химия и никакая другая наука о природе не знает подобных законов. Выходит, эти законы открыла только философия! Но философия не может открывать всеобщие законы, она лишь обобщает законы, уже открытые другими науками. Конечно, это не означает, что не существует взаимодействия количества и качества, позитивного или негативного отрицания, противоречий, в конце концов. Это реальные процессы, но, подчеркну, они вовсе не являются абсолютными всеобщими законами. (Кстати, об этом я пишу с 1982 г. , за что меня даже привлекали к некоторого рода ответственности).

По мнению Гайдара и May, "мина" , которая подрывает марксизм, есть противоречие между его двумя ипостасями - научной теорией и "светской религией". В Советском Союзе марксизм действительно выступал как "светская религия": я помню, как секретарь ЦК КПСС, член-корр. АН СССР Д. Шепилов, выступая на собрании партийного актива МГУ, говорил: "Марксизм - это наша религия". Так считали политэкономы, да и не только они: подобные воззрения навязывались сверху всему нашему обществу. Но пи в западных странах, ни в странах так называемой народной демократии марксисты никогда не поклонялись марксизму как религии. Об этом свидетельствуют, скажем, протоколы конгрессов немецкой социал-демократии - штутгартского, любекского, мюнхенского, ганноверского и т. д. На мой взгляд, полагать, что "разрывающее" марксизм противоречие есть противоречие между научностью и религиозностью, пусть даже светской, ошибочно.

Но у марксизма есть, к сожалению, имманентное противоречие - противоречие между его научностью и внутренне присущим ему догматизмом. Увы, догматизмом! Во-первых, догматична сама идея о том, что социализм есть единственно возможная альтернатива капитализму. Альтернатива не существует в единственном числе, это смысл понятия альтернативы. Во-вторых, Маркс и Энгельс стали социалистами задолго до того, как попытались экономически обосновать эту теорию. Целевой подход обусловил направленность экономических исследований Маркса и породил его основные заблуждения. Кроме того, ревизия любой научной теории является нормальной исследовательской процедурой. И то, что ревизия марксизма была заклеймена как "выхолащивание революционной сущности марксизма" , стало первым индикатором ускоренной догматизации марксизма.

Довольно значительная часть статьи посвящена не экономической тематике, а философским вопросам - материалистическому пониманию истории. Правда, авторы говорят не о материалистическом понимании истории, а о философии истории. Но философия истории всегда начинает с учения о начале истории и заканчивает учением о конце истории, а Маркс и Энгельс конца истории не признавали. Есть, правда, один документ некоего Всемирного общества коммунистов-революционеров, подписанный в 1850 г. не только бланкистами, но также Марксом и Энгельсом, где говорится, что коммунизм - это последняя ступень развития человечества. Но в дальнейшем Маркс и Энгельс так свою позицию не формулировали: Маркс считал, что капитализм - конец предыстории, а затем начинается уже подлинная история, у которой нет временных границ. Что касается Энгельса, то он очень подробно рассматривал вопрос о бесконечном общественном развитии: постановки вопроса конца истории в "Анти-Дюринге" или в других работах Энгельса вы не найдете.

Не совсем верно, на мой взгляд, в статье трактуются воззрения Ленина и большевиков: авторы считают, что они боролись с любыми попытками пересмотра марксистской доктрины. А если вдуматься, Ленин был величайшим ревизионистом, хотя оставался и догматиком. Как догматик он, например, незадолго до Октябрьской революции опубликовал статью "Обнищание в капиталистическом обществе" , следуя которой коммунистические лидеры в 1930-х годах, в том числе в западных странах, писали об абсолютном обнищании пролетариата, что было, конечно, просто смешно. А в чем заключался ревизионизм Ленина? Он абсолютно игнорировал основное положение марксизма о том, что предпосылки социалистической революции - это достаточно развитые производительные силы капитализма и достаточно развитый пролетариат. В 1905 г. Ленин писал: "От революции демократической мы сейчас же... начнем переходить к социалистической революции. Мы стоим за непрерывную революцию". Он не мог не знать, что Маркс и Энгельс еще в 1850 г. отказались от понятия непрерывной революции, заимствованного у Марата.

Гайдар и May утверждают, что интерес к революционному марксизму ослабевает во второй половине XX в. Мне кажется, что они вообще не представляют, а был ли велик интерес к марксизму во второй половине XIX в. или в первой половине XX в. У нас здесь господствуют преувеличенные представления. Авторы наивно пишут, что произведения Маркса и Энгельса во всем мире по своим тиражам приближались к тиражам Библии. В действительности впервые "Капитал" Маркса вышел тиражом в тысячу экземпляров. Второе издание вышло таким же тиражом, и оно многие годы лежало нераспроданным. А. Бебель пишет в своей "Автобиографии" , что с работами Маркса немецкие социал-демократы были едва знакомы. Ленин, утверждая, что марксизм окончательно победил немарксистские социалистические течения в 1890-х годах, по меньшей мере лукавит. Во Франции господствовал прудонизм и бланкизм, в Испании - анархизм, в США вообще были совсем другие идейные течения. Если где-то и признавалась марксова теория, то это были, конечно, Германия и в какой-то мере Россия. Известный марксовед П. Андерсон в своей работе "Размышления по поводу западного марксизма" достаточно убедительно показывает, насколько слабо было распространено учение Маркса во второй половине XIX в. и даже в первой трети XX века/4. А. Бебель в письме к Энгельсу писал, что социал-демократы Германии изучали социализм не по Марксу, а по Лассалю, именно брошюры Лассаля были для них основной духовной пищей.

В заключение я хотел бы подчеркнуть, что учение Маркса является столь значительным просто потому, что в истории человечества не было более выдающегося социального мыслителя, чем Маркс. Это факт, который нельзя оспорить. Иное дело, что с Марксом надо постоянно дискутировать. При всем величайшем уважении к Марксу и при всей готовности черпать ценное из его учения мы должны, конечно, стоять на позиции научной ревизии марксизма.

Г. Багатурия (д. ф. н, председатель международной редакционной комиссии Marx-Engels-Gesamtausgabe/5). Разделяя в целом содержание статьи А. Бузгалина и А. Колганова, свое выступление посвящу критическому разбору статей Е. Гайдара и В. May, а также Л. Гребнева. В этих двух статьях содержатся, с одной стороны, критика марксизма, а с другой - попытка вычленить в марксизме ту его часть, которая могла бы быть использована в интересах неолиберализма - "либеральный марксизм".

Для выработки объективного отношения к марксизму необходимо, во-первых, выделить действительное содержание теоретического наследия Маркса и Энгельса, которое можно было бы назвать "классическим марксизмом" или "аутентичным марксизмом" и, во-вторых, разграничить наследие основоположников марксизма и ту вульгарную теорию, которая стала господствующей идеологией в странах так называемого "реального социализма". Ни того, ни другого в обсуждаемых статьях, по моему мнению, не сделано. Поэтому и предложение использовать "либеральный марксизм" для обоснования неолиберализма представляется по меньшей мере странным. Кому и для чего это нужно?

Как марксовед, не один десяток лет занимающийся изучением и публикацией наследия Маркса и Энгельса, сторонник критического и творческого отношения к их великому теоретическому наследию, его дальнейшего использования и развития, позволю себе обратить внимание на ряд примеров полного непонимания как истории, так в особенности и подлинного содержания теории марксизма в эпоху Маркса и Энгельса.

Первая статья озаглавлена: "Марксизм: между научной теорией и "светской религией" (либеральная апология)". Конечно, это не "апология" , а "либеральная критика" марксизма. Апологией это может показаться только на фоне беспардонного поношения марксизма по любому поводу в средствах массовой дезинформации. Аналогия между марксизмом и религией не нова. Повод дала практика "реального социализма". Но причем тут Маркс и Энгельс? Авторы обеих статей пытаются обосновывать такую аналогию. Приведем два примера. Авторы первой статьи обобщают: "Марксизм - целостное мировоззрение, „светская религия" , призванная дать однозначный, исчерпывающий ответ на все вопросы развития природы и общества". Со ссылкой на И. Шумпетера они утверждают: "Элементы светской религии - объяснение мирового устройства, прогноз развития, руководство к практическим действиям, рассуждения на тему добра и зла ... ". Но ведь это объективные цели любой развитой философской концепции. И где у Маркса и Энгельса претензия на то, чтобы "дать однозначный, исчерпывающий ответ на все вопросы развития природы и общества" или "рассуждения на тему добра и зла"?

В качестве доказательства "религиозного" характера марксизма приводится такой аргумент: когда идеи марксизма получили достаточное распространение в рабочем движении, Маркс уже не спешил предавать огласке и даже стал скрывать свои новые идеи, которые могли бы поколебать прежние абсолютные догмы (например, вместо обширных, интереснейших черновых вариантов ответа на известное письмо В. Засулич он посылает ей лишь относительно краткий ответ). Можно объяснить и этот частный случай. Важнее обратить внимание на нечто более общее. Помните известный ответ Маркса на вопрос "Ваш любимый девиз?" - "De omnibus dubitandum"/6. Ведь это декартово de omnibus dubito/7, отражающее критический (то есть объективный, научный) характер марксизма. По воспоминаниям П. Лафарга, Маркс не желал выдвигать "ни одного положения, которого он не мог бы доказать десятью различными способами"/8. Авторы статей такого журнала, как "Вопросы экономики" , должны же знать, что открытие феномена прибавочной стоимости и первая разработка теории прибавочной стоимости (то, что Энгельс называл вторым великим открытием Маркса после материалистического понимания истории) относятся к 1857 г. Изложил же свои открытия Маркс только 10 лет спустя в первом томе "Капитала" , причем, по-видимому, даже самый ближайший друг не сразу узнал об этом. Это - научная добросовестность Маркса, а не его идеологически мотивированная скрытность.

В определенной степени с такой критикой Маркса связана некорректная интерпретация причин того, почему Маркс не завершил своего "Капитала". Как пишут Гайдар и May, в 1871 г. была опубликована "Теория политической экономии" У. Джевонса, и после прочтения этой работы Маркс понял ошибочность своей трудовой теории стоимости, прекратив с 1872 г. работу над своим главным трудом. Но, во-первых, достаточно ознакомиться с только что вышедшим из печати томом международного Полного издания произведений Маркс и Энгельса па языках оригинала MEGA II/14, а также с содержанием соответствующих томов II и IV отдела этого издания, в которых будут опубликованы поздние экономические рукописи Маркса и его огромные выписки из многочисленных экономических трудов, относящиеся к последнему десятилетию его жизни. Во-вторых, Л. Гребнев, не зная фактического материала, допускает элементарную логическую ошибку: post hoc, ergo propter hoc. Книга Джевонса действительно вышла в 1871 г. - общеизвестный факт. Но нет никаких доказательств того, что до 1880 г. и даже после того Маркс читал эту книгу, хотя он интересовался применением математики в области политической экономии и с конца 1850-х годов начал свои целенаправленные занятия сначала алгеброй, а затем и основами дифференциального исчисления. В одной из своих экспертных тетрадей 1878 г. , в записной книжке 1878-1879 гг. и в последней записной книжке 1880 г. Маркс выписывает названия трех статей Джевонса 1875-1878 гг. , и только в записной книжке 1880 г. он впервые фиксирует его "Теорию политической экономии".

Почему же Маркс не завершил "Капитала" и тем более грандиозного замысла "шестикнижия" , в котором трех-четырехтомный "Капитал" должен был составлять лишь первую часть, первую "книгу" , и почему он "игнорировал" работы У. Джевонса, К. Менгера и других представителей нового направления? Можно предположить, что причинами могли быть: состояние здоровья и работоспособности в последнее десятилетие его жизни; перенос центра тяжести научной работы на углубление исследований, в особенности форм, предшествующих капиталистическому производству, на преодоление европоцентризма исторической науки; завершенность теории стоимости (для него самого). Выявление настоящих причин - задача специального исследования, предполагающего погружение в огромный неизученный материал экспертов, заметок и книг с пометками Маркса.

Гайдар и May, стремясь приспособить материалистическое понимание истории Маркса и Энгельса к нуждам неолиберализма, предлагают перечень основных характеристик этой исторической концепции. Причем они даже не упоминают в этом ряду одну из самых фундаментальных ее differentia specified - диалектику. Как известно, данная концепция - не просто экономическое понимание истории; это даже не просто материалистическое, а диалектико-материалистическое понимание общества и его истории. Помимо общеизвестных положений данная концепция указывает на исторический (не вечный) характер общей структуры общества (производительные силы - производственные и другие общественные отношения - политическая надстройка - формы общественного сознания), не только на количественное, но и качественное возрастание роли общественного сознания (что более чем актуально для объяснения современной научно-технической, информационной да и биологической революций) и на многое другое.

С "недопониманием" диалектического аспекта материалистического понимания истории связаны два важных пункта в предлагаемой авторами интерпретации этой концепции. В недавнем прошлом высказывался один тезис, который повторяют авторы первой статьи: "До-коммунистические формации иногда рассматривались как „прогрессивные эпохи" одной „общественной экономической формации" , которым противостоит коммунизм, означающий выход за пределы экономической формации и начало собственной истории человечества". Оставим в стороне неточности. Главное - в непонимании классической формулировки сущности марксовой концепции в "Предисловии" к "К критике политической экономии" , где "прогрессивные эпохи экономической общественной формации" - это последовательные ступени развития экономической структуры общества, на каждой из которых решающую роль играет та или иная господствующая форма собственности на основные средства производства. Из этого отнюдь не следует, что классовое общество - это одна, единая общественно-экономическая формация, а доклассовое, первобытное общество и будущее бесклассовое общество - это не экономические формации.

Важнее и гораздо серьезнее другой тезис: "Для марксистской доктрины характерно признание феномена "конца истории"". Простите за грубость, но это уже полный абсурд. Конечно, Ф. Фукуяма, как К. Поппер и Ф. фон Хайек, это "голова". Но не надо Маркса и Энгельса превращать в наивных утопистов позапрошлого века, да еще уподоблять их представления взглядам Г. Гегеля, которые они категорически отвергали. Речь ведь идет об их взглядах, а не о нашей или чьей-то интерпретации их взглядов. Так предоставим слово самому авторитетному интерпретатору теории, которая, по его справедливому суждению, "по праву носит имя Маркса":

"История так же, как и познание, не может получить окончательного завершения в каком-то совершенном, идеальном, состоянии человечества; совершенное общество, совершенное „государство" , это - вещи, которые могут существовать только в фантазии. Напротив, все общественные порядки, сменяющие друг друга в ходе истории, представляют собой лишь преходящие ступени бесконечного развития человеческого общества от низшей ступени к высшей (курсив мой. - Г. Б. )"/9. "У нас нет конечной цели. Мы сторонники постоянного, непрерывного развития, и мы не намерены диктовать человечеству какие-то окончательные законы"/10.

С каким поистине "космическим" оптимизмом писал он о далекой исторической перспективе: "Может быть, пройдут еще миллионы лет, народятся и сойдут в могилу сотни тысяч поколений" , погаснет Солнце, прекратит свое существование Солнечная система, а вместе с тем и жизнь на Земле. Но "у нас есть уверенность в том, что материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же, что ни один из ее атрибутов никогда не может быть утрачен и что поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на Земле свой высший цвет - мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время"/11. И что же, такая перспектива совместима с представлением о "застое" (так в мягком варианте Л. Гребнев представляет пресловутый "конец истории") на протяжении "сотни тысяч поколений"?

Как известно, еще со времен "Манифеста Коммунистической партии" авторы этого исторического документа представляли себе конечный результат предстоящих преобразований общества как свободное развитие каждого и всех, и всего общества. Так что? Бесконечное свободное развитие общества - это "конец истории"?

Попробуем представить себе, а что будет, с точки зрения основоположников марксизма, "после коммунизма". Ответ может быть только один: бесконечное дальнейшее развитие общества, эпохи которого будут отличаться уже не по формам собственности, а по иным критериям. Развитие по всем законам диалектики перейдет в иную плоскость (сработает прежде всего закон перехода количества в качество, ибо ни одна тенденция не может продолжаться до бесконечности, рано или поздно развитие переходит в иную плоскость). Теперь мы можем представить себе такую перспективу иначе, чем это было возможно во времена Маркса и Энгельса: не только бесконечное развитие производительных сил, непредсказуемое расширение пределов познания и преобразования природы, экспансия того, что они называли "второй природой" , но и преобразование собственной природы человека, освоение космического пространства, установление контактов с иными цивилизациями и развитие таких контактов. А бесконечно многого мы и сегодня даже не можем себе представить. Но именно по подобным критериям станут, вероятно, различаться великие эпохи будущего. Так что преодоление отчуждения производителей от средств производства и преодоление соответствующих антагонистических противоречий общества - это не "конец истории" , а конец предыстории подлинно человеческого общества.

В связи с этим еще одно критическое замечание. Авторы говорят о невозможности предвидения будущего. Не хотелось бы острить по поводу боязни заглянуть в "постнеолиберальное" будущее. Достаточно напомнить об определенных достижениях современной футурологии. Многое в истории прошедшего века соответствовало и прогнозам той теории, которая была научной футурологией XIX в. Основоположников марксизма справедливо критикуют за недооценку ими возможностей дальнейшего развития капиталистического общества. А ведь тенденция к более трезвому пониманию действительности прослеживается и в их работах. De omnibus dubitandum относилось и к их собственным взглядам. Напомним известный факт. Энгельс пишет во "Введении" к работе Маркса "Классовая борьба во Франции" о перспективах европейской революции 1848-1849 годов: "История показала, что и мы, и все мыслившие подобно нам были неправы. Она ясно показала, что состояние экономического развития европейского континента в то время далеко еще не было настолько зрелым, чтобы устранить капиталистический способ производства"/12. Но никто, кажется, не обратил внимания на исторический контекст и глубинный смысл другого не менее известного высказывания Маркса: "Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества (курсив мой. - Г. Б. )/13. Взятая вне исторического контекста эта цитата звучит как абстрактное теоретическое обобщение. Но ведь это написано в 1859 г. после поражения той самой европейской революции, о которой столь самокритично выскажется Энгельс спустя более 30 лет после того, как ожидания новой революции, которую должен был спровоцировать первый мировой экономический кризис 1857 г. , не сбылись. Не дает ли это теоретическое обобщение Маркса ключ к пониманию и многих событий нашего времени?

Еще пример. В III томе "Капитала" Маркс пишет: "Та специфическая экономическая форма, в которой неоплаченный прибавочный труд выкачивается из непосредственных производителей, определяет отношение господства и порабощения... Непосредственное отношение собственников условий производства к непосредственным производителям... вот в чем мы всегда раскрываем самую глубокую тайну, скрытую основу всего общественного строя"/14. Л. Гребнев опускает первую фразу и делает вывод: "Для капиталистического способа производства в приведенной выше формуле непосредственным производителем может быть назван только капиталист, но никак не наемный рабочий". Не знаю, какие эпитеты, сколько вопросительных и восклицательных знаков тут уместны. Ведь такой "вывод" абсолютно противоречит и данному контексту, и всему содержанию теории.

Использовать марксизм для оправдания глобализации по-американски? Это требует обсуждения, места и времени, которых здесь у нас нет. Немало и других подобных примеров. Столь многочисленные факты странной интерпретации теории Маркса наводят на мысль о вольной или невольной тенденциозности.

Е. Гайдар и В. May не привели никаких доказательств того, как "либеральный марксизм" может содействовать укреплению неолиберализма. Теория Маркса слишком логически последовательна, хотя и не подобна известному "куску стали" , чтобы из ее научных основ вытекали неолиберальные следствия. Неолиберализм, по крайней мере, этимологически, означает осуществление свободы. Марксизм также обосновывает объективную историческую необходимость осуществления свободы. Но, как писал Теренций: когда двое говорят одно и то же, это не одно и то же. Если я правильно понимаю, в первом случае это прежде всего свобода предпринимательства, свобода присвоения чужого труда, свобода извлечения прибыли любой ценой, свобода частной собственности на общественные средства производства, а уже затем "свобода личности" , "права человека" и прочее. Во втором случае это "свободное развитие каждого как условие свободного развития всех" , а для этого необходим долгий и трудный исторический процесс преодоления всех форм отчуждения и прежде всего отчуждения средств производства от производителей. Как сказали бы древние, est inter - есть разница.

Как в любой научной теории, в марксизме есть внутренние противоречия, дискуссионные и ошибочные положения; мне кажется, одна из его основ, трудовая теория стоимости, является односторонней, требует расширения и углубления (подобно переходу от классической механики Ньютона к квантовой релятивистской физике А. Эйнштейна, Н. Бора, Л. де Бройля). Но теория Маркса - великое достижение человеческой мысли, огромное интеллектуальное богатство, которое невозможно игнорировать даже в современную, радикально иную эпоху. Позитивное содержание этого наследия должно быть очищено от вульгаризаторских наслоений и развито в новых исторических условиях с учетом всех изменений в мире и всех достижений современного научного познания. Развитие есть способ существования марксизма.

Вульгаризация марксизма порождает и вульгарную его критику. Историко-критическое отношение к наследию классиков - объективная необходимость и методологическое требование их собственной теории. Стоит привести в этой связи высказывание Энгельса в его последней работе - "Дополнениях" к третьему тому "Капитала" - по поводу статьи В. Зомбарта "К критике экономической системы Карла Маркса": "Это первый случай, когда немецкому университетскому профессору удается прочесть в сочинениях Маркса в общем и целом то, что Маркс действительно сказал, когда такой профессор заявляет, что критика системы Маркса должна заключаться не в опровержении ее, - "этим пусть занимаются политические карьеристы" , - а лишь в дальнейшем ее развитии"/15 (курсив мой. - Г. Б. ).

А. Чепуренко (д. э. н. , проф. ГУ-ВШЭ). Позволю себе высказать несколько мыслей как "дилетант" , который, во-первых, 15 лет занимался изданием экономических рукописей Маркса и, во-вторых, в 1989 г. выпустил монографию под единственно возможным тогда воинственным заглавием "Идейная борьба вокруг "Капитала" К. Маркса". Вероятно, именно благодаря такому заглавию книгу мало кто прочитал - из числа как набиравших силу доморощенных критиков Маркса, имена которых сегодня мало кто помнит, так и ортодоксальных марксистов. Между тем в этой работе я пытался эзоповым языком рассказать (при всех присутствовавших политических ограничениях), в чем действительно заключается принципиальный вклад теории Маркса в экономическую науку в отличие от того, что приписывают ему как советский "марксизм" , так и поверхностная, основывающаяся не на чтении Маркса, а на его истолковании все тем же вульгарным марксизмом критика. Впервые в нашей литературе, для которой этих имен не существовало, я обратил внимание на научное значение критики неудовлетворительного решения проблемы средней прибыли у Маркса со стороны Л. Борткевича, значение теории П. Сраффы, а также на важность сделанного рядом современных немецких исследователей (Х. -Г. Бакхауз, Г. Гелер и др. ) вывода о "редукции" диалектического метода (Маркс осуществил ее по совету своего соратника Энгельса, изменив подход к вопросу о генезисе денежной формы в последующих изданиях I тома "Капитала" по сравнению с первым его изданием).

Хотел бы напомнить также о том, что в 1970-1980-е годы небольшая группа специалистов ИМЛ при ЦК КПСС (некоторые из них здесь сегодня присутствуют) выпустила ряд сборников научных статей и монографий, в которых, основываясь на собственном опыте изучения рукописного наследия Маркса и имея возможность вести научную дискуссию с зарубежными критиками автора "Капитала" , попыталась нарисовать реальную историю становления экономической теории Маркса, выявить роль, которую сыграло в ней знакомство и осмысление Марксом современной ему научной литературы. Эта картина мало в чем совпадала с вульгарным ленинским представлением о "трех источниках и трех составных частях" марксизма.

Почему я так подробно об этом говорю? Потому что, как мне кажется, мы не очень продвинулись по сравнению с тем, что было ясно многим на Западе лет 50, а нам в ИМЛ - лет 25-30 назад. Мы все же еще не воспринимаем Маркса отдельно от "марксизма" - как либеральные критики, так и доблестные защитники. В чем же марксизм - тот, который мы не столько "выстрадали" , сколько которым "страдали" - резко расходится с экономической теорией Маркса? По меньшей мере в четырех следующих моментах.

Первое. Так называемый ортодоксальный марксизм никогда не воспринимал принципа конкретного историзма. Об этом писал мой учитель В. Шкредов. Маркс понимал свой труд как критику современной ему и предшествующей политической экономии и как критику сквозь призму анализа современного ему буржуазного способа производства. И в этом плане отождествлять теорию Маркса и приписывать ей какие-то функции религии просто невозможно, потому что религия претендует на объяснение всего сущего, а Маркс претендовал на объяснение современного ему способа производства.

Второе. Всегда у нас имело место либо непонимание, либо намеренное извращение диалектики прав собственности и экономических отношений у Маркса. Сегодня в нашей дискуссии опять несколько раз проскальзывало, что отношения собственности - это и есть результирующее или совокупное выражение системы экономических отношений. Опять-таки отсылаю к книге Шкредова, где эта точка зрения, на мой взгляд, подвергнута убедительной критике еще 30 лет назад/16.

Третье. Действительные проблемы экономической теории Маркса советской политэкономией замалчивались. Эти проблемы - отчасти методологического характера, отчасти связанные с тем, что Марксу просто не хватило сил на реализацию задуманного им плана - достаточно хорошо освещены в зарубежной литературе, и в 1970 - начале 1980-х годов о них удавалось иногда написать и у нас.

Частично об этом уже говорилось в связи с так называемой проблемой трансформации - превращения ценности в цену производства, а прибавочной стоимости в среднюю прибыль. Обратим внимание на вскользь упоминавшийся в дискуссии еще один известный, но почему-то ускользающий от внимания факт: в зрелом возрасте, когда Маркс уже пришел к фундаментальным открытиям, он собирался их изложить в шести книгах. В его плане шести книг, о котором в свое время писал А. Коган, много чего должно было быть реализовано: и учение о мировом рынке, и учение о конкуренции и т. д. И я не исключаю, что в учении о конкуренции проблема средней нормы прибыли была бы решена несколько иным, более конкретным образом исходя из различных асимметрий, возникающих на рынке, и т. д. Иными словами, Маркс собирался осуществить весьма широкий институциональный анализ современного ему капитализма, но сделать этого не смог. Поэтому, строго говоря, то, что до нас дошло, - это только некая часть первой книги из его плана. Да и эту часть за него завершил после его смерти Энгельс, издав II и III тома "Капитала". Если вы откроете вышедшие сейчас тома полного собрания сочинений Маркса и Энгельса на языках оригинала (MEGA), то увидите, что писал сам Маркс в рукописях II и особенно III томов "Капитала" , а что было написано Энгельсом. Вы увидите, что все эти любезные сердцу вульгарного марксиста "простые товарные производства" и прочие несуразицы, приводящие к историзаторской интерпретации метода Маркса, это, собственно, редакторская работа Энгельса. Поэтому, когда мы обсуждаем Маркса, следует рассматривать только, строго говоря, первый том "Капитала".

Четвертое. Наконец, последняя составная часть вульгарного марксизма - это акцент на агитационных произведениях, написанных Марксом в молодые годы, когда, собственно, он еще не пришел к своим наиболее существенным выводам в теории ценности, прибавочной ценности и других важных вопросах современной ему политической экономии. Подчеркну особо, попытки смотреть на "Капитал" сквозь призму "Коммунистического манифеста" и других ранних произведений Маркса, а не наоборот - ретроспективно оценить научную ценность написанного в молодые годы через призму "Капитала" , такой марксизм никакого отношения к современности и никакого отношения к Марксу не имеет.

Какое отношение имеет Маркс к современной экономической теории? На мой взгляд, никакого. Потому что, как справедливо заметил О. Ананьин, современная экономическая теория решает совершенно другие проблемы, так как (а) изменилась картина экономики, (б) ни одна школа экономической теории так и не решила те три вопроса, которые поставил и в меру своих возможностей все-таки постарался решить Маркс.

Вопрос номер один - это генезис денежной формы. Ведь у Маркса речь шла о том, чтобы объяснить, что такое деньги. Все последующие экономические школы занимались главным образом описанием того, как функционирует денежная система. Если бы мы пошли к физикам и сказали: ребята, да бросьте вы заниматься строением атома! Достаточно знать, как атомы складываются в молекулы, под влиянием каких факторов. А что такое сам по себе атом, это неважно. Что бы на это ответили теоретические физики? Но вот современная экономическая теория аналогичный вопрос - об объективном содержании денежной формы богатства - отбрасывает как незначимый. Во многом в силу того, что она не может его решить иным способом, нежели пытался, но не смог это сделать Маркс.

Вопрос номер два - это то, в чем сегодня до некоторой степени продвинулась институциональная теория: частная собственность как наличная предпосылка и результат капитала. Вот такую задачу Маркс решил, на мой взгляд, блестяще.

И, наконец, вопрос номер три - генезис земельной ренты. Я не знаю такой экономической теории, которая смогла бы объяснить происхождение земельной ренты. Маркс, во всяком случае, подходы в этом направлении наметил, и его объяснение не противоречило его собственной общей теории ценности.

Это не отменяет того, что было сказано ранее: решения фундаментального вопроса - о превращении ценности в цену производства - Маркс так и не нашел. Об этом писал Борткевич, об этом писали многие другие. Действительно, эта проблема открыта. И в таком смысле экономическая теория Маркса - замечательная гипотеза, гениальная гипотеза.

Очень коротко о российском либерализме и его "любви-ненависти" к Марксу. Здесь приходят на память слова представителя нечистой силы из булгаковского романа: что же это у вас, чего ни хватишься, ничего у вас нет? Когда на рубеже XIX-XX вв. зарождался российский либерализм, за теоретическими "подпорками" он обращался к Марксу и выступал как "легальный марксизм". Сегодня, примерно сто лет спустя, мы наблюдаем аналогичный процесс. Очевидно, у либеральной теории в России все же нет собственных глубоких оснований и приходится заимствовать целый ряд идей у Маркса, так или иначе понятых и так или иначе интерпретируемых. Они нужны для того, чтобы обороняться, с одной стороны, от вульгарного марксизма, с другой - от наступающих на пятки представителей институциональной экономической теории.

К сожалению, в статье Е. Гайдара и В. May я не увидел того глубокого знакомства с современной литературой по Марксу и марксизму, которое демонстрировали П. Струве, о. С. Булгаков и другие незаурядные представители интеллектуального либерализма начала XX в. Напротив, авторы ссылаются подчас на проходных авторов, да и аргументацию приводят соответствующую. Но ситуация вызывает искреннее сочувствие - не к авторам, а к состоянию нашей общественной мысли сегодня. До какого же научного "одичания" нужно было дойти, чтобы в стране, где подавляющее большинство преподавателей экономических дисциплин диалектику учили хоть и "не по Гегелю" , но все же учили, высказывать искреннюю благодарность либеральным теоретикам и политикам за отстаивание ими истины о том, что характер экономических процессов все лее определяется уровнем развития производительных сил (а не пожеланиями, например, авторитетных руководителей об удвоении ВВП).

И последнее, чем я хотел закончить. Я оглядываю сидящих здесь и с глубокой радостью вижу, что среди нас нет никого моложе 35-40 лет. Меня это радует, и вот почему. Мы, к сожалению, в том числе я сам, не можем смотреть на Маркса, как бы мы ни хотели, в отрыве от всего того, что нам о нем наговорили и написали его, с позволения сказать, "последователи" ленинско-сталинской школы. Это, к сожалению, большая проблема, в том числе и авторов всех трех статей. И поэтому я надеюсь, что то поколение, которое ни Маркса, ни Ленина со Сталиным, ни учебники политэкономии А. Румянцева и Н. Цаголова не читало, когда-то, если придет к необходимости познакомиться с Марксом как с выдающимся экономистом и социологом, а не как "основоположником научного коммунизма" , очевидно, будет способно осуществить свободную от предвзятости реконструкцию Маркса и марксистской теории.И в этом смысле то, что происходит сейчас в странах Запада, где поколение "критического марксизма" , появившееся на гребне революционной волны 1968 года, уходит, и Марксом начинают заниматься ученые, а не революционеры, дает основания для надежд. Много еще интересного найдет наука в прочтении Маркса.

В. Куликов (д. э. н. , проф. , зам. директора Института труда Министерства труда и социального развития РФ). Для начала скажу, что статья Е. Гайдара и В. May выполнена очень профессионально, искусно. Когда я слышу (а слышу часто), что неудачи экономических реформ связаны с тем, что их проводили, мол, неграмотные специалисты, то я всегда говорю: эти люди получили добротное, классическое образование, большинство - на экономическом факультете МГУ. Так что причины негатива в чем угодно, но только не в отсутствии должного профессионализма у названных лиц.

Авторы пишут (впрочем, этот тезис уже неоднократно высказывался) о кризисе марксизма. Думается, марксизм действительно сегодня переживает кризис. Но я считаю, что в кризисе сегодня находится не только марксизм, а вся экономическая теория в целом - и марксистские, и немарксистские направления. И обществознание в целом, и экономика в частности не отвечают на ряд вопросов, на которые наука обязана отвечать. Во-первых, необходимо изучать не только отдельные процессы и зависимости, обществознание должно предложить целостную картину современного общества, а экономическая наука - общее целостное представление о современной экономике. Сегодня данная наука этого не делает и, на мой взгляд, сделать не в состоянии. Во-вторых, общественная наука должна определить возможные основные направления развития общества. Это вовсе не означает, что надо обязательно сформировать более или менее конкретную модель будущего общества. Но на принципиальный вопрос - куда движется мир - обществознание, включая экономическую науку, должно отвечать.

Кстати, к вопросу о науке и религии. Если современный молодой человек, чьи мозги не "испорчены" комментаторами Маркса, прочитает статью Гайдара и May, у него сложится представление о теории Маркса, будто это действительно религия. Но ни Маркс, ни Энгельс и не могли предполагать, что их воззрения можно толковать именно так, их целью было раскрытие движущих сил общественного развития как естественного исторического процесса. Отношение к марксизму и той или иной мере как к религии складывалось, как уже отмечалось в дискуссии, на основе восприятия теории Маркса. Объясняется это разными причинами. Одна из них связана с тем, что логика марксовой теории настолько мощна, что заставляет людей, проникнувшихся этой логикой (даже, может быть, помимо своей воли и сознания), верить в выводы марксовой теории, особо не осмысливая их. Другая причина с очевидностью связана с политикой, прежде всего в тех странах, где власти называли марксизм руководящей идеологией. Пропагандисты от власти действительно ориентировали общество на то, чтобы к теории Маркса относиться не только и, может быть, не столько как к науке, сколько как к учению, которое "всесильно, потому что верно" и не может подвергаться сомнению. Только к науке подобная позиция не имеет никакого отношения.

Уважаемые авторы утверждают: "Как и всякая религия, марксизм состоит из разнородных элементов: символ веры - тезис, от которого нельзя отказываться, его можно лишь интерпретировать в зависимости от обстоятельств; ритуалы и символы, а также научные компоненты, отражающие реальный мир и помогающие его понимать". О "символах веры" речь уже шла. "Ритуалы" в марксизме - это что-то "от лукавого". Остаются "научные компоненты": даже - не наука, даже - не теория, а так, какие-то научные элементы. Так какие же научные компоненты видят авторы в марксизме? "С точки зрения прошедшего столетия и накопленного человечеством опыта наиболее интересными и актуальными компонентами марксовай теории являются, - по мнению Гайдара и May, - философия истории как метод исторического анализа и теория экономического истории. Экономическая теория К. Маркса в узком смысле (микро- и макроэкономика) менее интересна сама по себе, так как она по существу лишь стала логическим завершением рикардианства". И далее: "В этом смысле вообще марксистская политэкономия имела ограниченную научную значимость. Ее практический смысл состоял в создании доктринальной базы для обоснования "классовой борьбы пролетариата".

Но все же, когда речь заходит о марксовой экономической теории, прежде всего о такой глыбе, как "Капитал" , разговор не может идти об "элементах макро- и микроэкономики". "Капитал" Маркса - это система экономических категорий и законов буржуазного общества, дающая целостное представление о нем и раскрывающая законы его движения. И в этом уникальность данного произведения в истории экономической мысли и непреходящее его значение.

В первой части статьи Гайдара и May акцент сделан на том, что теория Маркса ориентирована на классовую борьбу, на совершение переворотов, революций. Но революция или эволюция - это механизм преобразований. А потому остается вопрос, преобразований ради чего? А он выпадает из поля зрения авторов. Маркс и Энгельс считали нужным осуществить преобразования с целью создания условий для всестороннего развития личности, для того, чтобы человек стал целью развития. В этом - первичная суть их воззрений, вопрос же о том, каким образом данного состояния достигнуть, вторичен.

В статье много говорится о том, как в современном капитализме успешно решаются социальные вопросы, как он трансформируется в сторону смягчения противоречий. Но хочу обратить внимание на то, что капитализм, как бы он ни трансформировался, обеспечил благополучную жизнь лишь "золотому миллиарду" жителей Земли. А их более шести миллиардов. Почему же капитализм, рынок не обеспечили высокий уровень жизни для основной массы населения подавляющей части стран? Почему разрыв между богатыми и бедными странами не уменьшается?

Думается, что противоречия интересов труда и капитала далее при появлении элементов их единства все-таки остаются. Посмотрите, в тех же США через бюджет, через развитую систему госзаказа пытаются (и притом успешно) ориентировать бизнес на решение социальных вопросов. А в Западной Европе сложилось развитое трудовое законодательство, которое продолжают укреплять и которое заставляет предпринимателей учитывать интересы работников. Всего этого не нужно было бы делать, если бы противоречия между трудом и капиталом остались в прошлом.

А у нас? При Советской власти норма прибавочного продукта была, как известно, высокой. За годы реформ она стала еще больше, причем значительно больше. И эксперты не раз отмечали, что реальную зарплату нашим работникам в сложившейся ситуации невозможно повысить, если не будет уменьшаться доля прибыли в ВВП. Таково еще одно из очевидных свидетельств конфликта интересов труда и капитала. Классовый подход нельзя абсолютизировать, но над ним грешно иронизировать.

И теперь последнее. Для чего статья написана, в чем ее предназначение? Для того чтобы узнать ответ, не надо читать всю эту огромную статью, достаточно взглянуть на две последние страницы. И оказывается, все изложенное в статье нужно для одного: сказать, что главенствующей тенденцией в современном мире является либерализм. Авторы, конечно, делают оговорку типа того, что прогноз будущего невозможен. Но при всех оговорках идея одна - господствует сейчас либерализм. Я лее считаю, что сегодня следует говорить о многовариантности общественного развития. А либерализм - это лишь один из таких вариантов. Есть и другие какие-то варианты. Но если марксизм поможет укреплению либерализма, то я буду это только приветствовать.

В. Межуев (д. ф. н. , проф. , гл. н. с. ИФ РАН). Экономическая наука в ее классическом и современном виде не может служить ни защитой, ни опровержением учения Маркса. У нее нет для этого необходимых аргументов, ибо Маркс не был экономистом в прямом смысле этого слова, во всяком случае, не считал себя таковым. Иначе как понять подзаголовок "Капитала" - "Критика политической экономии"? Поясню его смысл на примере другой великой книги - "Критики чистого разума" И. Канта. Она посвящена, в частности, решению вопроса о том, как могут существовать математика и физика. Но никому в голову не приходило называть эту книгу математическим или физическим сочинением. Для математиков или физиков того времени сказанное Кантом о пространстве и времени, действующей причине и т. д. было не просто сомнительным, но и легко опровержимым. Однако не один из них не смог бы посредством математических или физических доводов опровергнуть то, ради чего эта книга была написана. Ведь Кант хотел доказать, что никакая наука не может ответить на конечные цели и запросы человеческого разума, поскольку эти ответы лежат за пределами доступного науке опыта - в сфере свободы. Нечто подобное попытался обосновать и Маркс, но только по отношению к экономической науке. Его "Капитал. Критика политической экономии" можно было бы назвать также "критикой экономического разума". Слово "критика" здесь надо понимать не в смысле отрицания экономической науки, а в смысле установления ее разумных границ и пределов.

Свою цель, как я полагаю, Маркс видел не в создании какой-то новой экономической теории, а в доказательстве того, что такие ее основополагающие категории, как товар, деньги, прибавочная стоимость, капитал и т. д. , в которых зафиксированы господствующие в современном обществе экономические отношения, не являются абсолютными истинами, верными для всех времен и народов. В лучшем случае они являются истинами относительными, работающими лишь в определенном историческом диапазоне. Поэтому их нельзя распространять на всю человеческую историю, видеть в них ключ к объяснению любого общества, делать базовыми для всей исторической науки.

Ни первобытное общество, ни Восток, ни даже античность и средневековье в представлении Маркса не могут быть целиком выведены из одного лишь экономического основания, их нельзя до конца осмыслить и описать на языке экономической науки. Потому Маркс и относил их к подготовительным ступеням становления общественно-экономической формации, которая только на этапе капитализма получает полное развитие. Лишь на этом этапе система товарно-денежных отношений в полной мере берет на себя функцию экономического базиса общества, а политическая экономия - функцию основной формы научного знания об этом обществе, знания, так сказать, его "анатомии". Ибо миру пока неизвестна какая-то другая экономическая наука, предметом которой была бы экономика не товарно-денежного типа. Означает ли это, что и вся последующая история может быть представлена в понятиях этой науки?

Маркс, как все хорошо знают, был прежде всего критиком капитализма. Но капитализм критиковали и до Маркса. Не он первый заговорил о классовой борьбе, революции, даже о диктатуре пролетариата (этот термин он заимствовал у бабувистов/17 и бланкистов). И не с него начинается история социалистической и коммунистической мысли. Новизна и оригинальность Маркса заключалась в том методе, который он использовал для своей критики капитализма. Этот метод можно назвать социально-критическим, диалектическим, но правильнее всего - историческим. "... Наш метод, - писал Маркс во "Введении" к "Критике политической экономии" , - показывает те пункты, где должно быть включено историческое рассмотрение предмета... ". Все знают эти слова.

В чем особенность критики капитализма Марксом? Она обращена не к самому капитализму, как его можно непосредственно наблюдать в действительности, а к его отражению в общественном сознании, прежде всего в сознании ученых и мыслителей, пытающихся выразить истину капитализма на языке науки. И такой наукой является для Маркса политическая экономия. Если Маркса периода "Манифеста" еще можно считать просто критиком капитализма, то в "Капитале" критика капитализма перерастает у него в критику политической экономии - науки о капитализме. И смысл этой критики состоит в доказательстве того, что наука эта не является наукой на все времена, не может брать на себя миссию объяснения всей человеческой истории - как прошлой, так и будущей. Иными словами, сама экономическая наука должна быть понята в своих исторических границах как исторически особая, но никак не всеобщая форма научного знания об обществе. Маркс, разумеется, не отрицал возможности развития экономической теории, хотя и склонялся к мысли, что это развитие пойдет, скорее, в сторону вульгаризации классической политической экономии. Во всяком случае, он ставил вопрос не о развитии этой теории, а о самом ее праве на существование за пределами капиталистического способа производства.

В этом смысле Маркс - критик экономического детерминизма в объяснении человеческой истории и, следовательно, критик политической экономии в ее претензии на такое объяснение. Отрицать исторический характер категорий экономической науки - значит, придавать им и заключенным в них отношениям характер действительно вечных, естественных для человека условий его жизни. Такой взгляд на экономику Маркс и называл буржуазным, подлежащим преодолению. "Экономисты, - писал он вместе с Энгельсом, - употребляют очень странный прием в своих рассуждениях. Для них существуют только два рода институтов: одни - искусственные, другие - естественные. Феодальные институты - искусственные, буржуазные - естественные. В этом случае экономисты похожи на теологов, которые тоже устанавливают два рода религий. Всякая чужая религия есть выдумка людей, тогда как их собственная религия есть эманация бога... Таким образом, до сих пор была история, а теперь ее более нет"/18. И это сказано задолго до Фукуямы с его идеей "конца истории". Там, где экономисты берутся объяснять историческую реальность, история почему-то кончается, исчезает. С претензией экономистов на абсолютную истинность своей науки и, следовательно, на абсолютную истинность капиталистического способа производства и борется Маркс. Не поняв этого, нельзя понять судьбу марксизма в XX столетии. Его своеобразным продолжением стали не современные экономические теории, а такие направления философской и общественной мысли XX века, как, например, франкфуртская школа социальных исследований или даже экзистенциализм типа сартровского, который намного ближе к Марксу, чем все современные экономисты.

Материалистическое понимание истории было создано Марксом не в подтверждение, а, наоборот, в опровержение того взгляда на историю, который сводит ее либо к истории идей, либо, о чем часто забывают, исключительно к экономической истории. Объяснение тому, что есть история, нельзя найти, согласно Марксу, ни в философии истории, ни в политической экономии, поскольку обе они имеют дело с превращенными, неистинными, отчужденными от человека формами исторического процесса: первая - с историей идей, вторая - с историей вещей. И каждая теряет из виду историю самих людей. В философии истории человек присутствует в качестве лишь мыслящего существа (потому она и является идеалистическим пониманием истории), в политической экономии - в качестве товаропроизводителя, рабочей силы, создающей стоимость. Такого человека она и выдает за "идеал человека". Поэтому "под видом признания человека политическая экономия, принципом которой является труд, оказывается, скорее, лишь последовательным проведением отрицания человека... "/19. Политическая экономия критикуется Марксом с позиции не какой-то другой экономической науки, якобы созданной им, а исторической науки, названной им материалистическим пониманием истории. Только научно (или материалистически) понятая история позволяет судить о том, кем является человек на самом деле. Ленин был не так уж неправ, считая "Капитал" изложением не просто экономической, а историко-материалистической теории Маркса. И для самого Маркса "Капитал" был в первую очередь историко-критическим сочинением - критическим по отношению к тому образу капитализма, каким он сложился в экономической науке. Недаром Маркс до сих пор почитается на Западе не столько как экономист, сколько как основоположник социологии знания, как социально-критический мыслитель, предметом критики которого были прежде всего формы общественного сознания.

Своим главным открытием Маркс, как известно, считал учение о двойственном характере труда, позволившее ему объяснить историческое происхождение товара, денег, прибавочной стоимости и самого капитала во всех его формах. Ни одну из этих категорий он не придумал, он их взял у классиков политэкономии - Смита, Риккардо и др. Маркс лишь попытался найти причину их происхождения, справедливо полагая, что они существуют не от века, а возникают в определенной исторической ситуации. Можно, конечно, назвать открытие двойственного характера труда экономическим открытием, в действительности же оно имело силу, скорее, не экономического, а исторического (я бы сказал даже "трансцендентального") аргумента, взятого не из опыта, доступного экономическому анализу, а из исторической теории, базирующейся на определенных научных предпосылках. Какая экономическая эмпирика может подтвердить существование абстрактного труда? Не потому ли данная категория так и не вошла в понятийный состав современной экономической науки? Включение этой, по сути, неэкономической категории в состав экономической науки и позволило Марксу обосновать исторически особенный, следовательно, преходящий характер этой науки и всех ее категорий. Что же послужило Марксу основанием для такого включения? Здесь мы подходим к главному.

История для Маркса является прямым следствием, результатом способности человеческого труда производить не просто полезные для человека вещи или идеи, а в форме вещей и идей отношения между людьми, то есть само общество. О том, что труд кормит, одевает, обогревает человека, что благодаря труду человек создает средства потребления и производства, а также предметы для обмена - товары, знали задолго до Маркса, и в этом не было никакого открытия. Маркс открыл общественную природу труда, то есть его способность создавать общественные связи и отношения. Другими словами, он открыл способность человека быть не просто следствием, но творцом своих общественных отношений, а, значит, и творцом себя как общественного существа. История, по Марксу, и есть производство общественного человека человеческим трудом, или его общественное самопроизводство. Однако в течение длительного времени, охватывающего, по существу, всю известную нам историю и названного Марксом "предысторией" , способность людей создавать в процессе труда связь между собой, то есть творить собственную историю, представала по причине общественного разделения труда в закамуфлированной, скрытой от сознания форме - в форме производства вещей (товаров) и идей, материального и духовного производства. В этой превращенной (или отчужденной) форме своего существования труд и фиксируется в философии истории и экономической науке. Крайней формой такого отчуждения труда в материальном производстве и стало то, что Маркс назвал абстрактным трудом, противопоставив его труду непосредственно общественному. Проблема, поставленная Марксом, и состоит в том, чтобы не только в теории, но и на практике преодолеть отчужденный (абстрактный) характер труда, сделать его тем, чем он является по своей сути, - производством людьми своих отношений друг с другом, а, значит, и себя в этих отношениях. Но это предполагает выход человека за рамки чисто экономической необходимости трудиться, а в плане теоретическом - за рамки сугубо экономического мышления. "Царство свободы" начинается, по Марксу, как мы все помним, "по ту сторону экономической необходимости".

Речь идет не об отрицании роли экономики в настоящем и будущем, что было бы, конечно, утопией и весьма вредной, а о том, что общественный труд не может быть сведен к труду абстрактному и, следовательно, не может быть выражен, представлен исключительно в понятиях и категориях экономической науки. Но отсюда следует, что и экономическая жизнь далеко не тождественна жизни общественной и просто человеческой. Этот вывод сохраняет свою силу и в наши дни. Распространение экономических категорий на всю сферу общественной жизни приводит в конечном счете не к ее подъему и расцвету, а к кризису. Экономическая эффективность далеко не прямо совпадает с выигрышем человека в плане, например, культуры и морали, с его существованием как творчески реализующей себя личности и свободной индивидуальности. Можно ли любой труд приравнять к абстрактному труду, а деньги сделать мерилом общественного богатства в любой его форме? Можно ли все в природе и культуре (в искусстве, науке, образовании) приравнять к деньгам? Если да, то все сказанное Марксом можно преспокойно забыть, если же нет, то списывать его со счета явно преждевременно. Если капитализм и переживает в настоящее время кризис, то именно там, где пытается -распространить свою власть на культуру и природу, свести то и другое к денежному эквиваленту. Духовный и экологический кризис, о котором так много пишут сегодня на Западе, и есть прямое следствие экспансии капитала в эти сферы.

Но тогда и коммунизм для Маркса, в приверженности к которому его больше всего обвиняют, - не отдаленный идеал, не "состояние, которое надо установить" , построить на радость всем, не цель и не заключительный этап истории, а сама история, освобожденная от своих превращенных форм - вещных и идеальных. Коммунизм - это то, что всегда существовало, но до определенного времени было скрыто от глаз людей. Он есть "решение загадки истории и знает, что есть такое решение". Достаточно освободить (хотя бы мысленно) общественное пространство от власти денег и капитала, и мы обнаружим то, что Маркс называл коммунизмом - пространство свободы, в котором человек выступает творцом своих отношений и самого себя. До сих пор это пространство существовало в собственном качестве лишь в границах культуры - для ее подлинных творцов. Задачей коммунистического движения и является расширение этих границ до масштабов всего общества. Коммунизм, иными словами, - это общество, живущее по законам не рынка, а культуры, то есть в соответствии с сущностью и логикой самой человеческой истории.

В этом смысле Маркс - критик не только капиталистического, но и любого общества, коль скоро оно пытается задержать на себе историческое движение. Если история - это временной поток, то общество - как бы плотина на его пути. До сих пор нужны были огромные усилия, вплоть до революционных, чтобы прорвать эту плотину и двинуться к другой. Но может ли общество быть со шлюзами, через которые история текла бы свободно? Как жить не просто в том или ином социально организованном пространстве, но в историческом времени? Вот вопрос, на который пытается ответить Маркс. С этой точки зрения, коммунизм - общественное состояние, при котором люди могут непосредственно и сознательно жить в истории, участвовать в производстве своих отношений, не прибегая к посредничеству в лице государства, рынка или стоящей над ними идеологии. Как это можно сделать? Для этого главным временем общественной жизни человека должно стать не рабочее, а свободное время. Когда базисом общества станет свободное время (как следствие сокращения с помощью науки рабочего времени "до минимума"), человеческая сущность истории предстанет, наконец, в своем адекватном и непосредственном виде. Таков ответ Маркса. Свободное время - это тоже время человеческой деятельности, но не экономической, а общественной, не по принуждению, а свободной, не абстрактной, а всеобщей. В свободное время человек трудится не ради заработка и хлеба насущного, а по призванию, по способностям, в меру отпущенного ему природой таланта и усвоенных знаний. Главным показателем общественного прогресса является для Маркса не рост валового продукта (это верно лишь по отношению к экономическому развитию), а рост свободного времени, который с определенного момента и должен стать основным мерилом общественного богатства. Коммунизм поэтому решает проблему не избавления человека от бедности (с этим неплохо справляется и капитализм), а проблему избавления человека от необходимого и вынужденного труда, если угодно, от абстрактного труда, его перехода из сферы экономической необходимости в сферу свободы, или, что тоже, в сферу свободного времени.

Но не является ли такое общество чистой утопией? Достаточно посмотреть на то, что уже сейчас происходит в развитых странах Запада, чтобы ответить на данный вопрос. Население этих стран в результате роста уровня жизни и увеличения свободного времени проявляет достаточно высокую гражданскую и политическую активность, постоянно участвует в неформальных объединениях и движениях, возникающих по самым разным поводам. Собственно, это и есть зародыш той общественной жизни, о которой мечтал Маркс. Называйте эту жизнь гражданским или, по терминологии Маркса, "человеческим обществом" , но ясно то, что такое общество является уже не просто экономическим или политическим, но чем-то, выходящим за пределы того и другого. Кому не нравится слово "коммунизм" , могут заменить его другим, но суть дела от этого не меняется: речь идет об обществе, в котором люди не приспосабливаются к уже существующим и независимым от них обстоятельствам, а приспосабливают их к себе - в соответствии только с уровнем достигнутой ими культуры. Если это - утопия, то тогда утопичны и все разговоры о свободе, гуманизме, прогрессе и вообще обо всем, что всегда составляло ценность европейской культуры.

И несколько слов об отношении Маркса к либерализму. Маркс-либерал ничуть не лучше Маркса-экономиста. Маркс, конечно же, - критик либерализма, но вовсе не потому, что он - противник свободы. Я думаю, в отстаивании свободы он шел дальше любого либерала. Либерализм неприемлем для него потому, что является неполной, непоследовательной демократией, сохраняющей государство, пусть и в форме правового государства. А государство для Маркса в любой его форме - орган насилия. Поэтому демократия в своем окончательном виде означает отмирание государства, его замену какими-то иными формами самоуправления и самоорганизации. Кстати, Ленин в работе "Государство и революция" неплохо выразил суть воззрений Маркса на демократию, посчитав, что практическим воплощением этой сути станут Советы. Правда, придя к власти, он во многом отступил от того, о чем сам же и писал, подменив власть Советов властью партии большевиков. На таком фоне и либерализм, конечно, - огромное достижение, но к Марксу это не имеет никакого отношения.

Завершая свое выступление, скажу, что Маркс, конечно, не мог все предвидеть и предсказать, во многом оставался в плену своего времени, но в понимании сути, смысла и логики исторического процесса он стоит на научной высоте не только своего, но и нашего времени. Тем он и интересен сегодня.

М. Воейков (д. э. н. , в. н. с. ИЭ РАН). Читая статью Е. Гайдара и В. May, я вспомнил 1990 год, когда Л. Абалкин был первым заместителем председателя совета министров и иногда приходил в наш институт для обсуждения проблем социализма "с человеческим лицом" и перспектив марксистского учения. В. May (так же, как и я, и ряд других сотрудников Института экономики) писал много записок и докладов, направленных на то, чтобы как-то улучшить существовавший социализм. Сейчас мне показалось, будто читаешь текст тех времен, написанный двумя продвинутыми и слегка увлекающимися марксистами (один из журнала "Коммунист" , другой из Института экономики).

Главный тезис статьи, на мой взгляд, состоит в том, что не надо путать марксизм как научную теорию и марксизм как религию, которая под названием "марксизма-ленинизма" господствовала в Советском Союзе и в странах "народной демократии". Мысль, конечно, верная, но ведь этот вопрос был прояснен уже в 1920 - 1930-х годах в работах Л. Троцкого, Р. Люксембург, Д. Лукача, В. Сержа, Э. Манделя и многих других марксистов. Авторы рассматривают различные составляющие марксизма сквозь призму его "светской религиозности" и отмечают, что одни его элементы устарели, а другие остаются актуальными. Действительно, многие ученые и политики выбирали из марксизма что-то одно и говорили: вот это его стержень. Например, В. Ленин считал главным в марксизме учение о пролетариате и классовой борьбе, М. Туган-Барановский - теорию концентрации средств производства. Так есть ли на самом деле что-то главное в марксизме или нет? На этот вопрос ответ дал Энгельс, который, как известно, и лучше, и ближе всех знал марксову теорию. По его мнению, Маркс сделал два великих открытия: это материалистическое понимание истории и теория прибавочной стоимости. Все! Все остальное либо вытекает их этих концепций или является тем, чем можно пренебречь.

Вот эти две вещи - материалистическое понимание истории и теория прибавочной стоимости и составляют квинтэссенцию марксизма, его главные элементы. Уберите что-нибудь одно и марксизма не будет. А Л. Гребнев пишет, что теория прибавочной стоимости уже сейчас не работает и можно от нее отказаться. Так ли это на самом деле? Что говорит современная мировая экономическая теория? В работах авторитетных западных экономистов (Дж. Робинсон, Дж. Итуэлл, Дж. Харкорт) убедительно доказывается - прежде всего через "стандартный товар" П. Сраффы и "двойное переключение технологий" - что теория прибавочной стоимости Маркса работает и сегодня. Интересно и то, что с подобным доказательством согласился даже П. Самуэльсон, тем самым по сути признав существование прибавочной стоимости.

А теперь об историческом материализме, или экономическом детерминизме (по-разному его называют). Если бы с 1990 г. в России ничего не произошло, и мы бы с В. May так бы и работали в Институте экономики, а Л. Абалкин - в Кремле, то это опровергло бы теорию "исторического материализма" Маркса. Почему? Это означало бы, что все-таки удалось построить социализм в отдельно взятой стране - в России. А это полностью противоречило бы теории Маркса и марксизму: согласно теории Маркса, социализм строить в отсталой, отдельно взятой стране невозможно. Россия, как известно, в 1917 г. была аграрной страной, индустриализация 1930-х годов, по Марксу, только создавала основы для утверждения буржуазного способа производства, то есть досоциалистической формации. 1991 год показал, что марксизм оказался правильным учением. Я не знаю, хорошо это или плохо. Однако мы как теоретики-марксисты должны быть рады, ибо марксизм выдержал проверку временем. При этом не нужно путать настоящий марксизм с "марксизмом-ленинизмом" - детищем Сталина, - который действительно сильно смахивал на религиозное учение. У "марксизма-ленинизма" очень мало общего с действительным классическим марксизмом, первый был специально создан для оправдания строительства социализма в отдельно взятой стране.

Кстати, есть весьма немаловажный нюанс. Авторы статьи - Е. Гайдар и В. May - не просто рядовые, скажем так, марксисты. Они представляют себя правыми либералами и апологетами либеральной идеологии в нашей стране. Поэтому закономерен вопрос: есть ли либеральный марксизм? Я думаю, что ответ здесь должен быть позитивным. Основоположником либерального марксизма считается Э. Бернштейн, в России подобных взглядов придерживались меньшевики. Ю. Мартов был наиболее умным, честным и последовательным либеральным марксистом. Более того, я считаю, что любой продвинутый либерал должен переходить в "стан" социалистов, потому что либерализм - "отец" социализма, последний наследует идеи первого.

Авторы аттестуют себя как правые, консервативные либералы. И, по определению, они не должны приходить к социализму и марксизму. И тогда остается вопрос: зачем им нужен марксизм? 20 лет назад экономиста, не принимающего марксизм, выгнали бы с работы. Но зачем сейчас либералам марксизм? Неужели правый либерализм не может жить без марксизма?

Г. Гловели (к. э. н. , главный редактор журнала "Вестник Международного института А. Богданова"). Из всех обсуждаемых статей наиболее положительно я бы оценил статью Л. Гребнева, к которой хочу сделать лишь одно любопытное дополнение. Он пишет, что не стоит преувеличивать научное значение "Коммунистического манифеста" , особенно в сравнении с "Капиталом". Верно, но не стоит и недооценивать литературные достоинства и интеллектуальный шарм "Манифеста Коммунистической партии" - ведь именно этим он и отличается от многочисленных современных партийных программ. В год 150-летия выхода "Манифеста" известный семиолог и беллетрист У. Эко заметил, что это произведение было написано в лучших традициях тогдашнего романа-фельетона.

Что касается Е. Гайдара и В. May, то они повторяют расхожую банальность: предсказания Маркса и Энгельса относительно революций в развитых странах не сбылись. Но вчитаемся в цитируемое Гребневым предисловие Энгельса к переизданию в 1882 г. "Коммунистического манифеста": "одна общая ближайшая цель" борьбы европейского и американского пролетариата - законодательное установление 8-часового рабочего дня. Когда же западные рабочие добились-таки этого? Только после Октября - вследствие решения, принятого в 1919 г. в Вашингтоне под давлением большевистского примера (декрет Совнаркома) и революционного брожения в Европе и Америке. В Ирландии, которая тоже есть Запад, было восстание 1916 г. , а позднее и потрясения 1920-х годов. И неизвестно, существовала ли бы сейчас Ирландская республика, не будь Великой Русской революции 1917 г. Траекторию развития Запада в направлении "государства благосостояния" надо рассматривать в контексте революционных потрясений всего остального мира.

Кстати, Гайдар и May неожиданно проявили трогательное единство с их идейными противниками Бузгалиным и Колгановым по поводу "живой души марксизма" - диалектического метода. Но если уподобиться авторам первой статьи и понимать под "диалектическим методом" очевидную необходимость корректировки любой научной теории с учетом новых фактов на новом отрезке исторического развития, то для этого, с одной стороны, вовсе не нужно обращаться именно к гегелевской диалектике. Заметим, у дутого авторитета правых либералов Ф. фон Хайека историческая корректность отсутствует. Когда Хайек и с ним Эштон, Хартвелл и прочие якобы "демифологизировали" мрачную картину становления капитализма, они не скрывали своей тенденциозности: раз ссылки на социальные бедствия промышленного переворота являются аргументом социалистов, мы "покажем" , что "не было" этих бедствий. Это был идеологический заказ общества "Мон-Пелерин". Впоследствии в умении тенденциозно приукрашивать факты сочинителей коллективного труда "Капитализм и историки" перещеголяли американские клиометрики, "показавшие" , что роль железных дорог в экономическом прогрессе США была "незначительна" (за умеренный гонорар от потомков Г. Форда, ненавидевшего конкурентов в лице железных дорог).

Если Хайека читать всерьез, то "убедительности" в его аргументах останется мало. Он пишет, например, что наиболее (?) значительные предшественники национал-социализма - И. Фихте (?), Ф. Лассаль и К. Родбертус - являются "признанными отцами социализма". Как будто бы не было легиона влиятельных германских националистов, в том числе социал-дарвинистов, гораздо более близких к правому либерализму и национал-социализму, чем к левой идеологии. По Хайеку, интеллектуально недобросовестными являются ссылки на уничтожение запасов зерна, кофе, замораживание патентов - "ну не может этого быть" в конкурентной рыночной системе/20. Или он пишет о пресловутых "новых средних классах" , якобы вовсе не замеченных марксистами. Да нет, заметили, но, как подчеркнул Р. Гильфердинг, именно эти "новые средние слои" стали "голосующим стадом финансового капитала" , поскольку империалистическая экспансия в начале XX в. открыла перед банковскими и иного рода служащими повое поле деятельности и заманчивые перспективы карьеры и повышения оклада (завоевание новых рынков и т. д. )/21.

Но главная ложь фон Хайека, растиражированная у нас за последние 15 лет, - это "конкуренция как процедура открытия". Вы слышали когда-нибудь о "честном открытии"? Я - нет: открытие может быть истинным или ложным, но нечестным может быть лишь его присвоение. А о "честной" и нечестной конкуренции мы слышим постоянно, с глупыми вздохами, что в России "по Хайеку" не получается. И не получится! Почему? Да потому что главное в конкуренции - это вовсе не открытие (все же одного корня с "открытостью"), а манипуляция. В занятной книге американского психоаналитика Э. Шострома (ученика Э. Фромма) "Анти-Карнеги, или Человек-манипулятор" все типы человеческого поведения сведены к двум основным: актуализация ("симпатия плюс открытость плюс контакт") и манипуляция. Классический шумпетерианский предприниматель с его сильной волей, но узким, избирательным интеллектом полностью укладывается в шостромовский тип "манипулятора" , живущего с-дел-ками. Тогда как искание истины - подлинное научное творчество - воплощается в типе "актуализатора" , живущего по совести (Со-Вести).

Если рассматривать Маркса сквозь призму этой типологии, то следует признать, что у него противоречиво сочетаются два начала: актуализатора-подвижника/22 и партийно-политического доктринера. А доктрина, идеология не может обойтись без элементов манипуляции, желания видеть и отстаивать только свою истину/23. Ситуация усугубляется по мере того, как "идеи овладевают массами". Именно здесь лежат корни догматизма и демагогии в марксистских рядах. Что касается праволиберальной манипуляции, которой вслед за неоавстрийскими фонами занимаются Гайдар и May, то ее сущность резюмировал еще Чернышевский: вместо поиска истины "доказывай необходимость и пользу неравенства".

Курьезна апелляция Гайдара и May к Марксу в их полемике с протекционизмом. Протекционизм реакционен, курсивом выделяют авторы, и тычут марксовой критикой Ф. Листа. А беспристрастный искатель истины может сослаться хотя бы на выводы одного из крупнейших экономистов-историков XX в. П. Бэроша, посвятившего данной теме две специальные главы в своей книге/24: всегда ли протекционизм плох, а свобода торговли хороша? Далеко не всегда - фактов много, и полемическими перехлестами молодого Маркса их подменять не надо.

Не обошлось без упоминания пресловутой протестантской этики. Гайдар и May указывают: Ирландия-де католическая страна, а успешно приобщилась к капитализму. И "православная" Россия также сможет. Я не могу судить, насколько существен для подъема ирландской экономики был "десант" , прибывший в 1990-е годы из Силиконовой Долины, но недавно с удивлением узнал, что Россию в Европе больше всего боятся... ирландцы. (А России кого бояться - Китая, Кубы, Северной Кореи, Индии, Белоруссии, греков-киприотов, "лиц кавказской национальности"?) Не здесь ли разгадка всех западных этик - нужен образ врага, чтоб страшно было всем, а преуспевали "избранные". Самый богатый человек своего времени нефтяной миллиард ер П. Гетти покупал все более роскошные яхты для уверенности, что сумеет удрать от коммунистов. В нашей постатеистической России страшилищем был "коммунистический реванш" , а аналогом блестяще описанной М. Вебером протестантской "избранности к спасению" стала "избранность к лучшей жизни" нуворишей и лиц, именующих себя "реформаторами" , прикрытая фиговым листком либерализма - оказавшегося не чем иным, как выражением менталитета "малого народа" (если использовать лексику некоторых правых интеллектуалов - в данном случае О. Кошена, Р. Пайпса, И. Шафаревича).

Пожалуй, самое содержательное место у Гайдара и May - указание на корреляцию между уровнем технологического развития, душевым ВНП, налогообложением и политической системой. Хотя здесь вполне можно было бы обойтись без Маркса, которому не надо приписывать отождествление производительных сил с технологией. Впрочем, четкого определения производительных сил у Маркса нет - скажем, в 14-й главе I тома "Капитала" он называет средствами труда то, что ранее в 5-й главе определил как предметы труда, а о человеческой личности как производительной силе оставил довольно туманные соображения. Здесь мы сталкиваемся с отдельной большой проблемой - языка марксизма. Еще 15 лет назад в одной дискуссии было замечено, что знаменитая формула "Das Bewuptsein ist das bewu?te sein"/25 - превосходный каламбур в немецком оригинале, а в русском переводе весь шарм утрачивается: "бытие определяет сознание". Зато потом с грузинским акцентом Сталина появляется зловещий оттенок:

"битиэ опрэделяэт сознаниэ". А если Unterbau и Uberbau переводить не как "базис" и "надстройку" , а как "субструктуру" и "суперструктуру"? Наконец, известная история с переводом ключевого понятийного ряда марксовых терминов Werth, Gebrauchswerth, Tausclrwerth, Mehrwerth как "стоимость" , "потребительная стоимость" , "меновая стоимость" , "прибавочная стоимость". На то, что этот перевод может привести к недоразумениям, первым обратил внимание М. Филиппов (1858-1903), легендарный редактор журнала "Научное обозрение" , где на рубеже XIX-XX вв. развернулась широкая дискуссия об экономической теории Маркса. Сам Филиппов, а также М. Туган-Барановский, П. Струве, о. С. Булгаков настаивали на переводе "ценность" , "потребительная ценность" , "меновая ценность" , "прибавочная ценность". "Стоимостную" кальку закрепили, заложив почти на столетие семантическое препятствие в российский политэкономический дискурс, В. Ульянов-Ленин и А. Богданов.

Теперь подробнее об А. Богданове. Я позволю себе назваться единственным в России марксистом школы Богданова и согласиться с богдановским определением марксизма как учения о связи разных сторон общественного процесса. После смятения марксизма в конце XX в. обществознание не смогло предложить сколько-нибудь сопоставимой по масштабу универсальной теории общественного развития, в рамках которой находили бы объяснение такие, например, корреляции, как между ростом цен и ростом преступности (связь отмечена И. Янжулом еще в 1912, но осталась неведома "ликвидатору" денежных "навесов" и душевного комфорта миллионов матерей Е. Гайдару в 1992 г. ). В "Тектологии" Богданова есть, на мой взгляд, два главных эвристических задела: общесистемное понятие "дегрессии" и концепция гедонического подбора.

Дегрессия ("схождение вниз") отражает противоречие между пластичностью и прочностью систем: налицо устойчивость к воздействиям среды у более низко организованных грубых комплексов при уязвимости более высоко организованных пластичных (подвижность элементов увеличивает сложность и богатство комбинаций, но и допускает относительно легкое разрушение связей между ними). Вспомним теперь, что у А. Смита в "Теории нравственных чувств" говорится об экономическом интересе как низшей добродетели, а в "Богатстве народов" - о грубом равенстве рыночной конкуренции. К. Маркс был последователем, с одной стороны, Д. Рикардо, с другой - Р. Оуэна. Из них первый (либерал) как депутат парламента осуждал реформаторские проекты второго (социалиста), поскольку "опыт столетий" говорит против того, что люди будут более производительны, движимые "благожелательным энтузиазмом" , а не соображениями о частном интересе. Частный интерес и есть, если использовать термин Богданова, дегрессия: "прекрасные порывы" души - не для рынка. Но и вытеснить их рынку давать нельзя, как плохим деньгам хороших! Односторонность и социализма, и либерализма в непонимании роли дегрессии: неверно как представление о возможности "растворить" частный интерес в "благожелательном энтузиазме" (утопическая позиция Оуэна, Энгельса, Маркса, Богданова и др. ), так и провозглашение частного интереса главной, а не низшей добродетелью ("рыночный фундаментализм" , об опасности которого вещал в конце XX в. Дж. Сорос).

Самое же интересное в наследии Богданова - понятие гедонического подбора. Применительно к массовой психологии его можно интерпретировать как душевный настрой, который обеспечивает волю к развитию. Современный российский кризис, на мой взгляд, связан прежде всего с ситуацией коллективной ангедонии - деморализации после всех политико-идеологических и социально-экономических шоков. Пока общество деморализовано (только отрицательный гедонический подбор), никакой экономической динамики не будет.

Есть две крайности (а как говорил любимый поэт Маркса и Богданова Гете, между крайностями лежит не истина, но проблема). Первая - зацикленность на утраченной державности. Кстати, в повороте некоторых молибденовых голов к "либерально-имперской" риторике нет ничего нового. Сто лет назад П. Струве - тоже наглый и рыжий - начал с того, что "пойдем на выучку к капитализму" , а кончил тем, что "Россия - экономически отсталая стран по сравнению не только с Канадой, но даже с Аргентиной, но она не может перестать быть великой державой".

Другая крайность - аргументация Гайдара начала 1990-х годов: "Послушаетесь меня, через 10 лет у нас будет хотя бы как в Польше". Это такой же стимул массовой воли к развитию, как социализм по Дюрингу. То есть никакого. Фиксация отрицательного гедонического подбора: "мы даже не Польша и не Португалия".

Постсоветский марксизм оправдан, если он предложит механизмы положительного и прогрессивного гедонического подбора для дезориентированной России. Но в либеральной "апологии" Гайдара - May явно больше давосского, чем российского. Для российских правых либералов приобщение к давосской культуре - факт. Но давосской культуре российская державность явно не нужна. Закончу вопросом к "либеральным апологетам" марксизма: возможен ли "давосский марксизм" как высшая стадия либерализма?

В. Кудров (д. э. н. , проф. ГУ-ВШЭ). Наконец-то российские экономисты вступили в откровенную и свободную дискуссию о плюсах и минусах марксистской теории вообще и экономической теории в частности. А их надо знать не только нам, людям старшего поколения. Я думаю, что с итоговыми материалами данной дискуссии будет полезно ознакомиться в первую очередь молодым людям, которые ничего не знают и, кстати, не очень-то и хотят что-нибудь знать о марксизме, о его проблемах и потенциале. Я считаю, что подобное обсуждение будет иметь очень серьезный общественный резонанс.

Я присоединяюсь к позиции Е. Гайдара и В. May, хотя я - воспитанник цаголовской школы советской политической экономии. Но за последние 20 лет многое пришлось переосмыслить. Естественно, разочарование в марксизме пришло не на пустом месте: поездки за границу, кулуарные обсуждения, многочасовые ночные бдения на кухне, наконец, открытие ряда архивов и статистических данных. Конечно, правы философы, которые говорят, ссылаясь на Канта, что наука не даст окончательного решения по поводу правоты или неправоты Маркса. Но жизнь и практика - классический критерий верности той или иной теории, той или иной идеи. Трудно спорить с тем, что советская экономика все же строилась по проекту Маркса и Ленина, хотя "большевистский" марксизм отличался от классической теории Маркса и Энгельса. Но, на мой взгляд, это были частные исключения, непринципиального характера.

В нашей стране формировалась абсолютно тупиковая, бесперспективная советская модель экономики, базирующаяся на "вертикалях власти": партийной, хозяйственной, власти госбезопасности. О настоящей конкурентоспособности нашей продукции (за исключением ВПК) даже и не приходилось говорить, вся советская продукция была по определению некачественной, да мы и не нуждались в качестве. Критерий конкурентоспособности, рентабельности был прост - это выполнение планового задания. Выполнил плановое задание независимо от издержек, затрат и т. д. - это и есть высшее достижение.

Отсутствовали какие-либо стимулы к инновациям. Сейчас мы обращаем особое внимание на первостепенную роль научно-технического прогресса. А что советские директора, главные инженеры заводов гонялись за конструкторами, разработчиками новой техники? Я работал в системе Госплана целых 11 лет (НИЭИ при Госплане СССР) и своими глазами видел, как надо было, извините, насильничать, чтобы "внедрять" новые технологии, которые в это время в нормальных рыночных экономиках непрерывно вливались в производственный процесс. Кстати, низкий технологический уровень производства обусловливал низкую производительность труда, а последняя, в свою очередь, - низкий уровень жизни большинства населения. Здесь говорили о доле заработной платы и ее соотношении с прибавочным продуктом или прибылью. В советское время так называемая норма эксплуатации была намного выше, чем в странах "развитого капитализма". В СССР доля оплаты труда составляла менее 50 %, в промышленности - 35 %, то есть еще ниже. Если следовать Марксу, какова же будет норма эксплуатации?В первом случае 100 %, во втором - 200 %, а в США она составляла менее 70 %. А ведь декларировалось, что СССР - государство рабочих и крестьян, которые работают на себя. Низкий уровень жизни при высокой норме эксплуатации советских трудящихся - это и есть реалии советской тупиковой модели социализма.

Вспомним и лицемерие советской экономической науки - особой "науки". Она неустанно обличала общий кризис капитализма, всячески пытаясь продемонстрировать его "загнивание" и "умирание" , чего на самом деле не было. А в реальности имел место общий кризис социализма (особенно начиная с конца 1970-х годов), что отчетливо видно па примере не только советской экономики, но и экономики "братских социалистических стран". Ни один из советских экономистов-теоретиков об этом не сказал. Лишь историк А. Амальрик еще в 1973 г. опубликовал на Западе книгу "Доживет ли Советский Союз до 1984 года".

Надо честно признать, что советская система и советская модель экономики совершенно официально позволяли большинству населения страны плохо, а то и вовсе не работать. Это реальный факт. И поэтому то царство свободы, о котором здесь говорили наши коллеги-философы, то общество, подлинно свободное общество, цитируя Маркса, мы не создали и не могли создать. При подобном социализме его невозможно было построить вообще.

Поэтому мой вывод однозначен. Марксистско-ленинская экономическая теория была адекватна западноевропейским реалиям первой половины XIX в. , может быть, частично середины XIX в. и отечественным реалиям - конца XIX - начала XX вв. (Россия всегда отставала от Западной Европы на два-три поколения). Именно в это время большевизм заявил о себе в полной мере и напрямую шел к жестокой революции, которая отнюдь не стала восстанием рабочего класса против буржуазии, а была порожденной социальными последствиями первой мировой войны, слабостью власти и предпринимательства в России. Но весь мир пошел совсем иным путем, реализовав концепцию социал-демократизма. В конце концов и наша страна благодаря перестройке М. Горбачева и последовавшей за ней антисоциалистической революции, вернулась к магистральному направлению общецивилизационного развития. Таким образом, можно утверждать, что марксистско-ленинская экономическая теория устарела и уже не отвечает потребностям нашего времени.

Поэтому я абсолютно согласен с Л. Гребневым в том, что, если хотя бы какая-то часть теории, особенно если речь идет о теории "трудовой стоимости" и теории "прибавочной стоимости" , не подтверждена жизнью и не работает, то и все устаревшее мировоззрение надо списывать и создавать новую теорию. Ну что мы все о старой теории да о старой теории? Давайте о новой экономической теории, адекватной требованиям XXI века!

Л. Васина (н. э. п. , ведущий специалист Российского государственного архива социально-политической истории, руководитель группы MEGA в РГАСПИ). О. Ананьин обозначил ряд направлений в современном западном обществоведении, связанных с именем К. Маркса. Но он оставил без внимания одно направление, которое в последние годы достаточно активно о себе заявляет. Оно называлось у нас марксоведением. В круг его задач входит профессиональный анализ истории и содержания, а также публикация наследия Маркса и Энгельса. По моему мнению, за многие работы, проделанные в этой области несколькими поколениями отечественных марксоведов, краснеть не приходится и сегодня. Однако несмотря на то, что было сделано очень много, данная область исследований далеко не исчерпана. Сегодня это направление развивается силами исследователей многих стран, осознающих значение наследия Маркса и Энгельса в интеллектуальной истории человечества. Одним из основных результатов деятельности данной научной школы стало академическое издание MEGA, о котором уже говорил Г. Багатурия. Работа над этим издательско-исследовательским проектом была начата еще в середине 1960-х годов, и сейчас она продолжается усилиями ряда небольших исследовательских групп в России, Германии, Нидерландах, Японии, США, Дании и Франции под эгидой Международного Фонда Маркса и Энгельса (IMES), созданного в октябре 1990 г. С 1998 г. издательством "Академия" (Берлин) возобновлен регулярный - по два тома в год - выпуск томов MEGA. В ближайшие два-три года предполагается завершить публикацию в MEGA основной части экономического наследия Маркса, непосредственно связанной с его работой над "Капиталом"/26. Издание MEGA как публикация наследия двух выдающихся мыслителей XIX в. осуществляется в ряду других аналогичных проектов публикации творческого наследия великих ученых, мыслителей и писателей прошлого, таких, как К. Лейбниц, Вольтер, Г. Гейне, Л. Фейербах и других, работа над которыми ведется в Германии и иных странах.

В ходе сегодняшнего разговора затрагивался вопрос о роли Энгельса как издателя II и III томов "Капитала". Эта тема периодически возникает с того времени, как Энгельс опубликовал в 1885 г. II том, а спустя 9 лет (1894 г. ) - III том "Капитала". Выход в свет III тома обусловил известную дискуссию конца XIX - начала XX в. о противоречии между I и III томами "Капитала". Суть современных научных дискуссий вокруг II и III томов "Капитала" сводится к следующему: поскольку сам Маркс не завершил и не успел подготовить к публикации II и III тома "Капитала" , то все тексты, которыми располагает читатель этих томов, есть не что иное, как продукт редакторской работы Энгельса, который как бы несет историческую ответственность за концепцию и многие формулировки II и III томов. В 1990-е годы роль Энгельса в издании "Капитала" оживленно обсуждалась исследователями из Германии, Японии, России, США и других стран. Импульс данной полемике дало опубликование в томе П/4. 2 MEGA полного чернового варианта марксовой рукописи третьей книги "Капитала"/27. Дополнительным толчком послужила статья германских исследователей К. -Э. Фольграфа и Ю. Юнгникеля ""Маркс словами Маркса"? Об издании Энгельсом основной рукописи третьей книги "Капитала""/28. Точка зрения авторов, доказывавших, что Энгельс существенно изменил содержание исходных текстов Маркса, была оспорена в статьях наиболее крупных исследователей марксова экономического наследия В. Выгодского и В. Яна/29. Новый дополнительный материал по данной проблеме содержит вышедший в конце 2003 г. XIV том второго отдела МЭГА, в котором опубликованы все рукописи Маркса с 1871 по 1883 г. , связанные с проблематикой третьей книги "Капитала" , а также рукописи и различные подготовительные материалы Энгельса за 1883-1894 гг. , относящиеся к его работе по изданию III тома "Капитала". В этом году выйдет из печати XV том второго отдела МЭГА, содержащий текст III тома "Капитала" с комментариями, обогащенными новыми источниками и отражающими сегодняшнее понимание этого произведения.

Будучи знакомой с данными материалами, я считаю, что абсолютно несостоятельна позиция Л. Гребнева. Он пишет, что маржиналистская революция, связанная с появлением работ Джевонса и Менгера, повергла Маркса в такой мировоззренческий кризис, что "в 1872 г. ... Маркс прекращает работу над вторым и третьим томами "Капитала" и до конца жизни к ним практически не возвращается". Напротив, вся совокупность экономических рукописей Маркса, написанных после выхода в 1867 г. первого тома "Капитала" до конца жизни Маркса, свидетельствует об обратном. Работа Маркса над рукописью VIII, содержащей последний вариант текста третьей главы II тома "Капитала" и оставшейся незавершенной, продолжалась по меньшей мере до начала 1881 г. А буквально несколько месяцев назад в Париже среди бумаг зятя Маркса Поля Лафарга была найдена страничка с заметкой Маркса относительно расширенных схем воспроизводства, датируемая предположительно летом 1881 г. Г. Багатурия готовит к печати один из томов последнего периода жизни Маркса, содержащий выписки Маркса по социально-экономической истории, в том числе России конца 1870-х годов. К слову, преобладающее большинство сохранившихся тетрадей Маркса (последние датируются концом 1882 г. ) с выписками по широкому кругу проблем, включая право, экономическую историю разных стран и народов, так или иначе связано с замыслом завершения "Капитала". В декабре 1881 г. , похоронив жену, за которой он заботливо ухаживал на протяжении всей ее болезни, продолжавшейся около двух лет, Маркс высказывает твердое намерение отдать все силы и время "окончанию II тома"/30. Таким образом, все известные на сегодняшний день факты свидетельствует о том, что до последней минуты своей жизни Маркс не терял надежды завершить "Капитал" , и можно буквально по месяцам проследить, что он делал в этом направлении и почему откладывалась работа над II томом.

Таким образом, представление о том, что появившаяся в 1871 г. работа Джевонса "Теория политической экономии" побудила его прекратить работу над "Капиталом" совершенно несостоятельно и ссылки на Ф. фон Хайека здесь не помогают. Ошибочно также утверждение, что черновые рукописи II и III томов "написаны готическими буквами, тогда как начиная с 1873 г. ... Маркс пользуется исключительно латинскими". Действительно, до 1873 г. Маркс писал на немецком языке готическим шрифтом, а затем полностью перешел на латинский шрифт/31. Но все тексты рукописей последнего периода жизни Маркса, относящихся ко второй и к третьей книгам (по замыслу Маркса, эти две книги должны были составить содержание II тома "Капитала"), написаны исключительно латинским шрифтом (некоторые из них имеют собственную датировку Маркса).

Некоторым из присутствующих, может быть, известна моя книга биографических очерков о нобелевских лауреатах по экономике/32. Отдав должное их вкладу в экономическую теорию нашего времени, я не стала хуже относиться к Марксу-экономисту и вообще к фигуре Маркса в целом. И, думаю, я в этом не одинока, что подтверждают регулярные опросы общественного мнения в западных странах, в которых Маркс неизменно оказывается на первых позициях. Так, сенсацией стали результаты голосования в Интернете, проведенного британской корпорацией ВВС в конце 1999 г. , согласно которым Маркс, к удивлению самих организаторов опроса, возглавил список десяти наиболее выдающихся мыслителей второго тысячелетия, опередив Альберта Эйнштейна и Исаака Ньютона/33.Таким образом, вычеркнуть Маркса и его идеи, включая экономическую теорию, из интеллектуальной истории человечества не удается, кто и как бы ни пытался это делать. И достоин сожаления тот факт, что на протяжении последних 15 лет из нашего обществоведения, из преподавательского процесса Маркс был практически исключен. И если А. Чепуренко это радует и он рассчитывает, что новое поколение по другому взглянет на историю человечества, то я думаю иначе. Каждый профессионал, в какой бы области он ни работал, согласится с тем, что утрата преемственности приводит к невосполнимым потерям. После полного провала восстанавливать истину по крупицам знаний очень сложно, если вообще возможно.

[Графические материалы:

Взаимосвязи ключевых индикаторов

]

Окончание следует

***

1/ Marcuse H. Soviet Marxism. A Critical Analysis. Penguin Books, 1958.

2/ Эйхнер А. Почему экономике еще не наука? В кн. : Теория капитала и экономического роста. Под ред. С. Дзарасова. М. : Издательство МГУ, 2004.

3/ Об этом пишут и другие авторы: "Интернационализация производства и обмена, столь ощутимо дающая себя знать сегодня, проявляясь, естественно, и раньше, на протяжении нескольких столетий" (Богомолов О. , Некипелов А. Экономическая глобализация и кризис мирового хозяйственного порядка. В сб. : Грани глобализации. Трудные вопросы современного развития. М. , 2003, с. 100).

4/ Anderson P. Considerations on Western Marxism. New Left Books, 197(S; Verso 1994.

5/ MEGA - абсолютно полная публикация всего теоретического наследия Маркса и Энгельса на языке оригинала, осуществляемая рядом научных коллективов из ряда стран. (Подробнее ниже см. выступление А. Васиной. )

6/ Подвергай все сомнению (лат. ).

7/ Я подвергаю все сомнению (лат. ).

8/ Воспоминания, о Марксе и Энгельсе. 2-е изд. М. , 1983, ч. 1, с. 165.

9/ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. , т. 21, с. 275.

10/ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. , т. 22, с. 563.

11/ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. , т. 20, с. 363.

12/ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. , т. 22, с. 535.

13/ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. , т. 13, с. 7.

14/ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. , т. 25, ч. И, с. 354.

15/ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. , т. 25, ч. II, с. 468.

16/ Шкредов В. Метод исследования собственности в "Капитале" К. Маркса. М. : Издательство МГУ имени М. В. Ломоносова, 1973.

17/ Babouvistes (франц. ) - последователи взглядов Г. Бабефа.

18/ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. , т. 4, с. 142

19/ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. , т. 42, с. 109.

20/ Другой неоавстрийский "фон" - русофоб Л. фон Мизес. - был неоткровеннее. Он оправдывал, например, "опиумные войны" , поскольку Англия воевала с Китаем ради "свободы торговли". Свободы торговли наркотиками! Стоит ли удивляться низкопоклонству перед Пиночетом в среде российских либералов альфабанковского пошиба?

21/ Гильфердинг Р. Финансовый капитал. М. , 1959, с. 432.

22/ Эту черту Маркса, между прочим, особо выделяли его русские знакомые - как революционер Г. Лопатин, так и либерал М. Ковалевский.

23/ "В Марксе сидит историк. И в еще большей степени - пророк. А пророк знает только свою истину. Он полон ею. Он не видит ничего, кроме нее" (Февр Л. Бои за историю. М. , 1991, с. 373).

24/ Bairoch P. Economics and World History. 1993.

25/ Дословно - "сознание есть сознанное бытие" (нем. ).

26/ Следует, правда, заметить, что, строго говоря, история "Капитала" в широком смысле включает не только крупные черновые рукописи начиная с "Экономической рукописи" 1857-1858 гг. (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. 2-е изд. Т. 46. Ч. 1-2. М. , 1968-1969), но и многочисленные тетради с выписками, комментарии и заметки на полях книг из личной библиотеки Маркса, высказывания по различным аспектам экономической теории в сохранившихся письмах Маркса, не говоря уже о таких работах, как "Экономическо-философские рукописи 1844 г. " , опубликованных во втором томе первого отдела МЭГА.

27/ Karl Marx: Das Kapital (Ekonomisches Manuskript 1863-1865). Drittes Buch. In: Karl Marx / Friedrich Engels Gesamtausgabe (MEGA). Zweite Abteilung: "Das Kapital" und Vorarbeiten. Herausgegeben von der Internationale!! Marx-Engels-Stiftung. Bd. II/4. 2. Berlin: Dietz Verlag, 1992. На русском языке данная рукопись третьей книги "Капитала" никогда не публиковалась.

28/ Vollgnif С. , Jungnickel J. ""Marx in Marx' Worten"? Zu Engels' Edition des Hauptmanuskripts zum dritten Buch des Kapital". In: MEGA-Studien, 1994/2, 5. 3-55.

29/ CM. Vygodskij V. Was hat Engels in den Jahren 1885 und 1894 eigentlich veroffentlicht? Zu dem Artikel von Carl-Erich Volluraf und Jurgen Jungnickel "Marx in Marx' Worten"? In: MEGA-Studien, 1994/2, 5. 117-120; Jahn W. Uber Sinn und Unsinn ernes Textvergleichs zwischen der Engelsschen Ausgabe des dritten Bandes des Kapital von 1894 und den Marxschen Urmanuskripten. In: MEGA-Studien, 1996/1, S. 117-126.

30/ См. письмо К. Маркса своей дочери Женни Лонге от 7 декабря 1881 г. : Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. , т. 35, с. 199.

31/ См. Ковганкин Г. О расшифровке рукописных текстов К. Маркса. В сб. : Актуальные вопросы марксоведения (архивоведение, источниковедение). М. , 1984, с. 69-84.

32/ Нобелевские лауреаты XX века. Экономика. Энциклопедический словарь. Автор-составитель Л. Васина. М. : РОССПЭН, 2001.

33/ См. Карл Маркс - мыслитель тысячелетия. - Парламентская газета, 1999, N 193, 12 октября, с. 5; Карл Маркс по-прежнему первый. Культура, 1999, N 3(S, 7-13 октября, с. 2.