ПРОБЛЕМЫ ОТРАСЛЕВОГО САМОРЕГУЛИРОВАНИЯ В РОССИЙСКОЙ ЭКОНОМИКЕ.

Понятие и стоящий за ним институт отраслевого саморегулирования относятся к разряду достаточно новых категорий и в экономической теории, и в экспертной практике. Потому оно нуждается хотя бы в кратком определении. Данная категория отличается от корпоративного саморегулирования - установления определенных норм и регламентирования управленческих и иных "внутренних" связей в пределах определенной компании или группы фирм, за которыми стоит объединенная совладением бизнесом группа инвесторов и топ-менеджеров. Отраслевое саморегулирование представляет собой практику формирования профессиональных и этических правил ведения предпринимательской деятельности юридическими лицами и индивидуальными предпринимателями, а также их различными союзами - общественными объединениями, созданными по принципу совпадения профильного вида бизнеса, географического единства или квалификационной общности.

В России наибольшую известность получили так называемые саморегулируемые организации (СРО), в которых консолидация их членов осуществляется согласно традиционному для отечественного менталитета принципу добровольной обязательности. Речь идет об ассоциациях, членство в которых является или являлось до недавних пор обязательным в силу закона или же формально необходимым для получения "входного билета" в соответствующий бизнес, прежде всего ввиду участия таких структур в обязательной квалификационной аттестации; к ним относятся объединения профессиональных участников рынка ценных бумаг, фирм, занимающихся оценочной деятельностью, аудиторов, арбитражных управляющих, адвокатов. Значительно скромнее выглядит вторая группа организаций саморегулирования, представленная различными отечественными объединениями "товаро- и услугопроизводителей". Их количество намного больше числа "классических" СРО, но цели, ради которых они создавались и продолжают создаваться, как правило, весьма далеки от претензий на привнесение норм корпоративной этики в предпринимательскую деятельность (1), что и не позволяет рассматривать их как "миссионеров" корпоративного саморегулирования. Третья группа представлена совсем уж немногочисленным, но, подчеркнем, весьма перспективным классом общественных структур, деятельность которых (по контрасту со второй группой) целевым образом направлена на пропаганду совершенных этических правил в бизнесе и высоких стандартов корпоративного управления. Примером могут служить Объединенная комиссия по корпоративной этике при РСПП, Национальный совет по корпоративному управлению (ИСКУ) и Российский институт директоров (РИД).

Согласно каноническому неоинституциональному подходу, понимаемый таким образом феномен отраслевого саморегулирования занимает промежуточное положение между явными "формальными" и явными "неформальными" правилами (2), или, иначе говоря, является одновременно неявным образом разновидностью институтов и первого, и второго типов, хотя при этом, несомненно, все же содержательно он ближе к "формальным" правилам. На самом деле, с одной стороны, нормы экономических отношений, разрабатываемые объединениями предпринимателей или специалистов, "зафиксированы в знаковой форме" (3) (изложены в виде свода отраслевых правил), но, с другой - в полном объеме "не обеспечены легальной защитой со стороны государства" (4). Так, если из сферы оценки соответствия реальной квалификации фондовых брокеров или аудиторов стандартам, разработанным их ассоциациями, государство не устраняется, косвенно регулируя такие отношения как лицензиар (лицензирующий орган в лице соответствующей государственной службы), то контроль за следованием этическим стандартам, выработанным той же Объединенной комиссией РСПП, обеспечивается только ресурсами самой Комиссии.

Любопытно, что и в иерархии специфических институтов корпоративной сферы отраслевое саморегулирование занимает срединные позиции между государственными институтами, ответственными за "поставку" в экономику различных норм управления (опирающихся на авторитет государства, но не нашедших при этом отражения в законах и подзаконных нормативных актах), с одной стороны, и корпоративным саморегулированием в узком смысле - с другой.

Последние несколько лет вопрос о судьбах отраслевого саморегулирования в экономической сфере активно дискутируется среди ученых и практиков. Проблема заключается в том, что обсуждение базируется в значительной мере на конъюнктурных трендах. Между тем многие вопросы данной дискуссии как концептуальные, так и прикладные, по нашему убеждению, достойны того, чтобы поиски путей и реальных форм их разрешения осуществлялись с более общих теоретических и прежде всего институциональных позиций. Просматривается некий ряд такого рода вопросов, обладающих весьма любопытными сходными чертами: будучи прежде всего концептуальными, они несут в себе мощный конъюнктурно-прикладной "заряд".

Первый вопрос. Оправдана ли идеология разработки и принятия специального закона о саморегулируемых организациях? Специалисты, наиболее жестко настроенные против транформации государственной монополии регулирования экономики в соответствующие "бизнес-олигополии", предпочитают отвечать на него отрицательно, ссылаясь на западные традиции. Не без оснований они указывают на то, что законы "Об общественных объединениях" и "О некоммерческих организациях" предлагают вполне внятные институциональные контуры для консолидации предпринимателей и специалистов в целях установления собственных отраслевых "правил игры" - профессиональных и этических требований, гарантирующих определенный уровень качества предлагаемых на рынке товаров и услуг. Внимание акцентируется на том, что большинство созданных и активно функционирующих объединений, которые называются в силу действующих законов или могут по сути именоваться "саморегулируемыми", достаточно продуктивно эксплуатируют организационно-правовую форму "некоммерческого партнерства" и, казалось бы, вполне довольны ее ключевыми конструкционными элементами.

Все это в основном правильно. И тем не менее логика придания государству функций регулирования деятельности СРО, выступающих как некоммерческие организации или даже более либеральные структуры, представляется вполне оправданной. Вот аргументы в пользу этой позиции.

Во-первых, в отличие от своих западных коллег отечественные энтузиасты отраслевого саморегулирования в нашей экономике не имеют за плечами богатого социального и правового опыта балансирования государственных и корпоративных, социальных и экономических интересов, равно как и интересов лидеров и аутсайдеров в отрасли, в которой они берутся разрабатывать и внедрять дополнительные (вслед за легальными) "правила игры". Конкретизируя этот тезис, можно утверждать, что для того чтобы заниматься пресловутым "культурничеством" в хозяйственной сфере, надо быть и самим в достаточной мере носителями высокой культуры, чего мы, в общем-то, у подобных организаций не видим. Результат известен: формируются либо отраслевые ассоциации, наскоро создаваемые в качестве достойных "запасных аэродромов" для достигших пенсионного возраста министров и их заместителей, либо структуры, целевым образом клонируемые олигархическими образованиями под лоббистские интересы, либо же откровенно коммерческие объединения, которые создаются умеренно крупными предпринимателями, стремящимися закрепить свое лидерство в отрасли посредством умелой эксплуатации имиджа и налоговых достоинств российских "нон-профитов". В этом смысле, прибегнув к институциональным ресурсам специального законодательства, государство, даже с учетом всей имеющейся многосторонней критики его нынешнего отнюдь не идеального состояния, способно, по нашему мнению, выполнить миссию "педагогического университета": оно призвано обучить канонам регулятивной педагогики будущих "учителей" - предпринимателей и специалистов, являющихся носителями наиболее востребованных бизнесом высоких знаний и технологий.

Во-вторых, при создании СРО в бизнесе нельзя также игнорировать факт существования специфических организационных и правовых технологий в этой области. В упомянутых законах "Об общественных объединениях" и "О некоммерческих организациях" они не описаны. В них в лучшем случае обрисованы наиболее общие правовые рамки, за которые не следует выходить конструкторам таких институтов. Какими же институциональными принципами следует руководствоваться идеологам саморегулирования? Мы считаем, что в идеале закон о СРО должен делать акцент на технологиях отраслевого нормотворчества и инфорсмента или, другими словами, содержать операционную базу отраслевого корпоративного регулирования. И такая иерархия институтов вполне рациональна. Ведь миссия государственных институтов как институтов более высокого ранга заключается в том, чтобы не только напрямую регулировать деятельность агентов экономических отношений, но и вводить ограничения и "правила игры" для разработчиков "правил игры" из их собственной среды.

В-третьих, в отсутствие специального закона о СРО активность лидеров бизнеса в определенных его отраслях неизбежно будет, как показывает российский опыт последних трех-четырех лет, "сублимироваться" в создание внешне скромных общественных объединений или просто компаний, которые фактически являются СРО и при этом весьма эффективно используют связи своих лидеров со значимыми чиновниками, особо покровительствующими таким формированиям (естественно, в противовес демократическим и культурным канонам).

Так, для многих практиков финансовой сферы не являлись секретом особые симпатии прежнего руководства уже не существующей ФКЦБ к отдельным "некоммерческим организациям", которые благодаря этому не только умудрялись призвать в ряды своих учредителей и ассоциированных членов серьезные состоятельные фирмы, "не имеющие чести быть лично знакомыми" с чиновниками Комиссии, получать на Западе внушительные гранты и заказы, но и de facto монополизировать определенные ниши профильной бизнес-деятельности. Примером может служить весьма изящная монополизация хорошо оплачиваемой деятельности по обучению специалистов в области корпоративных финансов учрежденным ФКЦБ Институтом фондового рынка и управления (ИФРУ), завершившаяся форменным скандалом - изданием федеральным антимонопольным органом специального акта, где фиксировалось, что распоряжение Комиссии о перечне уполномоченных организаций, имеющих право проводить квалификационные экзамены в данной области, противоречит закону (5). Менее одиозные случаи, которым сложнее дать корректную правовую оценку, остались без внимания государственных контрольно-надзорных органов. Однако оставлять их вне институционального внимания государства, конечно же, нельзя. Действительно, "спрос рождает предложение": без нормативного определения общих "правил игры" такие ситуации будут в дальнейшем множиться.

В-четвертых, согласно Конституции РФ, основные "потребители" законов, и в частности, предприниматели не имеют ни малейших формальных оснований для участия в процессе повышения качества нормотворческой продукции, равно как и возможности влиять на ее "количество". В то же время внесение любых изменений в Конституцию - акт в политическом отношении знаковый, ассоциируемый российской правой оппозицией чуть ли не с Термидором, что, конечно, в конъюнктурном плане тормозит решение данной проблемы. Между тем промедление здесь может оказаться фатальным: законотворческий процесс и при прежнем составе Госдумы был весьма интенсивным, при действующем же он стал более чем "поточным". А это, к сожалению, усиливает шансы лоббистов определенных клановых интересов, остро конкурирующих с интересами не обремененного "связями" большинства участников бизнеса, и в конечном счете чревато потерей институциональной эффективности нормотворческой деятельности.

Такого рода "конструктивным паллиативом" и может стать юридически гарантированное участие предпринимателей, ассоциированных в объединения, в законотворческой деятельности. Формат участия очевиден: возможность обсуждать, подвергать критике, вырабатывать и обосновывать альтернативные позиции по законопроектам, разрабатываемым конституционно признанными субъектами законотворческой деятельности, прежде всего федеральными министерствами и комитетами Государственной думы, а также направлять свои предложения по включению необходимых новаций в соответствующие планы законопроектной деятельности. Это позволит направить институциональные поиски миллионов пользователей "правил игры" в организованное русло и лишит те же экономические государственные ведомства дежурных аргументов о невозможности плодотворного общения со "стихией", представленной этими миллионами, об "агрессивном непрофессионализме" и "юридической безграмотности" участников приснопамятных всенародных обсуждений хозяйственных законопроектов.

С сожалением приходится отметить, что подобные принципы не были восприняты разработчиками проекта ФЗ "О саморегулируемых организациях". Похоже, решающими здесь оказались политико-конъюнктурные мотивы. Поэтому имеет прямой смысл, следуя заявленной логике, в ведущейся дискуссии выдвинуть на первый план общие вопросы, касающиеся идеологии отраслевого саморегулирования.

Именно в этом контексте встает второй вопрос - об институционально-организационных границах отраслевого саморегулирования. Обратимся к центральным определениям законопроекта. Что есть саморегулирование? В основу предложенного проектом ответа на этот вопрос положена безупречная аксиоматика: это - "разработка и установление правил и стандартов предпринимательской или профессиональной деятельности, а также осуществление контроля за их соблюдением" (п. 1 ст. 2). А дальше, судя по тексту, начинается странное "ниспровержение идеи". Точнее, ее сужение до одной, отдельно взятой организационной модели саморегулирования. "Саморегулирование субъектов предпринимательской или профессиональной деятельности в соответствии с настоящим Федеральным законом осуществляется на условиях их объединения в саморегулируемые организации... Саморегулируемыми организациями признаются созданные в целях саморегулирования на условиях участия (членства) негосударственные некоммерческие организации, объединяющие субъектов предпринимательской деятельности по признаку единства отрасли или рынка производимых товаров (работ, услуг) или объединяющие субъектов одного вида профессиональной деятельности".

Так, вряд ли можно признать оправданной столь категоричную дилемму (по смыслу получается "или предпринимательская, или профессиональная", и под первой имеется в виду деятельность юридических лиц или ПБОЮЛ, под второй - физических лиц как таковых). Она в числе прочего ставит под сомнение возможность применения данного закона в сфере регулирования корпоративных отношений. Скажем, к какой из категорий должна относиться активная деятельность консолидирующихся сейчас профессиональных инвесторов в корпоративные ценные бумаги? Известно, что ближайшей их целью является включение представителей ассоциаций инвесторов в советы директоров эмитентов. Будучи избранными, они окажутся "едины в четырех лицах": представители инвесторов - юридических лиц (кто-то же за них будет голосовать); представители ассоциаций инвесторов - юридических лиц ("организаторы побед"); физические лица -- профессиональные директора (так сказать, сами за себя); "просто" члены совета данной компании, которые должны возвыситься над своими личными пристрастиями, а также клановыми интересами и преследовать лишь цели динамичного развития данного акционерного общества (члены совета в силу закона действуют как физические лица). И тогда такие директора будут подчиняться профессиональным и этическим правилам разных СРО. Где гарантия того, что между их этическими кодексами не будет конкуренции и явных противоречий? А объединить их из-за "или", содержащегося в приведенном выше дословно определении, не представляется возможным.

Еще одно откровенно неудачное ограничение - признак "единства отрасли или рынка производимых товаров (работ, услуг)". Куда прикажете податься региональным ассоциациям предприятий, представляющим, как правило, разные отрасли экономики? Или заведомо ориентироваться на "андерграунд" (то есть воздержаться от государственной регистрации), или при регистрации придумать что-нибудь "универсально-формальное" вроде ссылки на "единство рынка капиталов".

Сомнительно, что в подобный организационный формат впишутся и авторитетные объединения федерального масштаба. А вдруг почетное звание официальной СРО захочет получить тот же РСПП с его Объединенной комиссией по корпоративной этике, которая, собственно, и контролирует данные "правила предпринимательской деятельности" (правда, лишь при возникновении корпоративных конфликтов)? Какое "единство отрасли или рынка" при таких масштабах консолидации? Разве что всех федеральных рынков сразу...

Еще сложнее придется при возможной "СРО-аккредитации" безусловно доказавшим свою эффективность, но при этом не имеющим статуса юридического лица объединениям типа Национального совета по корпоративному управлению. Последний является "постоянно действующим общественным совещательным органом руководителей крупнейших российских компаний-эмитентов, инвестиционных компаний, федеральных органов власти, профильных комитетов Государственной думы и Совета Федерации". Его главная цель - именно "содействие совершенствованию законодательно-нормативной базы и внедрению профессионально-этических стандартов корпоративного управления в практику российских компаний". Эта проблема касается и созданного при решающем участии Российского института директоров в 2003 г. Клуба корпоративных секретарей, вполне реально при более чем скромном организационном оформлении осуществляющего консолидацию представителей одной из самых молодых и перспективных в корпоративной сфере профессий. В результате может получиться, что в России отраслевое саморегулирование разделится на два потока - СРО "в законе" и "прочие". Должны ли такие перспективы принимать во внимание разработчики закона? С очевидностью да.

Приходится признать, что смысловой нечеткостью и техническими накладками (6) страдают и некоторые другие значимые блоки проекта рассматриваемого закона. Так, в нем почему-то определяются два понятия: "правила и стандарты саморегулируемой организации", утверждение которых отнесено к исключительной компетенции общего собрания участников, и "правила и стандарты предпринимательской или профессиональной деятельности участников саморегулируемой организации", утверждение которых отнесено к компетенции постоянно действующего коллегиального органа управления саморегулируемой организации. При этом уловить контекстные отличия не представляется возможным. Более того, складывается впечатление, что речь идет об одном и том же: оно подкрепляется тем, что главная дефиниция ("под саморегулированием понимается самостоятельная и инициативная деятельность субъектов предпринимательской или профессиональной деятельности, содержанием которой является разработка и установление правил и стандартов предпринимательской или профессиональной деятельности, а также осуществление контроля за их соблюдением") использует только одно из указанных понятий. Какой же тогда смысл в таком "распределении компетенции" органов СРО?

Резюмируя эти доводы, можно сказать, что ключевой недостаток законопроекта заключается в его "модельной инвариантности".

Фактически в документе описывается только одна модель СРО - объединение, созданное и функционирующее как юридическое лицо (некоммерческая организация), существующее главным образом за счет взносов своих участников, включенное в установленном порядке в единый государственный реестр СРО и имеющее своего куратора - регулирующий государственный орган. В него СРО направляет разработанные правила и стандарты, а также результаты проверок. Также данный орган (что следует из контекста п. 4 ст. 21 проекта) уполномочен формировать определенные предписания в адрес СРО.

Между тем институциональная функция специального законодательства о СРО, как представляется, должна состоять в описании всех возможных моделей саморегулируемых бизнес-структур: и тех, членство в которых обязательно в силу отраслевого закона о данном виде предпринимательской деятельности; и тех, члены которых будут иметь возможность выбора "билетной кассы" для "входа в бизнес" (лицензирование госорганом или СРО, квалификационная аттестация уполномоченным государственным образовательным учреждением или СРО); и, наконец, тех СРО, членство в которых не дает формальных привилегий для активного участия в определенном сегменте рынка товаров, услуг, рабочей силы и капитала. При этом особое внимание следует обратить на объединенные на сугубо неформальных принципах структуры, которые успешно справляются с задачами саморегулирования, не будучи юридическими лицами. Например, они могут строиться на основе принципа профессионально-клубного общения (упоминавшиеся выше Клуб корпоративных секретарей и Российский институт директоров) или, скажем, принципа периодически созываемых ассамблей (Национальный совет по корпоративному управлению).

Третий вопрос - институциональная природа правил, которые будут разрабатывать, внедрять и контролировать СРО. Главная альтернатива такова. Или эти требования и нормы ограничиваются профессиональными и этическими стандартами и соответствующими регламентами, или они, кроме того, включают и все нормативно-правовые установления. Поразительно, что авторы проекта закона "О саморегулируемых организациях", часто апеллирующие к практическим нуждам предпринимательства и необходимости укрепления института частной собственности, этим вопросом не озаботились. Иначе как "путаницей" серию содержащихся в этом документе по сути взаимоисключающих позиций не назовешь.

Так, в ст. 4 говорится: "Правила и стандарты саморегулируемых организаций должны быть направлены на соблюдение правил деловой этики и обычаев делового оборота, устранение или снижение конфликта интересов участников саморегулируемой организации, их сотрудников и должностных лиц, а также иных правил, предусмотренных нормативными актами федеральных органов исполнительной власти". То есть такие источники гражданского права, как "подзаконные нормативные акты" и "обычаи делового оборота", поглощаемые понятием "действующее законодательство", должны быть предметом и критерием основных усилий СРО. Однако возникает вопрос, почему про соблюдение законов в ст. 6, посвященной функциям СРО, вообще ничего не говорится (7). Допустим, такое требование может содержаться в следующей формулировке: СРО "контролирует предпринимательскую или профессиональную деятельность своих участников на предмет соблюдения правил и стандартов саморегулируемой организации". Но в ст. 4 проекта мы читаем: "Правила и стандарты саморегулируемых организаций должны устанавливать дополнительные требования к деятельности своих участников по сравнению с требованиями, установленными федеральными законами и иными нормативными правовыми актами Российской Федерации".

Последнее положение, по нашему убеждению, следует считать модельным, ведь ключевая институциональная посылка данной области регулирования бизнес-отношений заключается в весьма красноречивом термине - "дерегулирование". Однако из этого правила все-таки следовало бы сделать одно исключение. Если концепция закона ликвидирует изначальную инвариантность и при этом будет допускать возможность передачи функций по лицензированию участников бизнес-отношений соответствующим СРО, последним, безусловно, следует в качестве критерия соответствия лицензиата предъявляемым требованиям рассматривать нормы права. В этом случае СРО наследует функции контрольно-надзорных органов государства, так сказать, в полном объеме - и лицензировать по меркам, зафиксированным в законодательстве о лицензировании, и контролировать их соблюдение, имея в виду, что институт "действующее законодательство" включает в себя все источники права - от Конституции РФ до соответствующих международных соглашений с участием России. Однако это должно быть единственным исключением из сформулированного выше институционального правила. В противном случае все саморегулируемые структуры, то есть даже и не обладающие привилегиями по лицензированию, имеют шанс обрести весьма спорную с позиций нормальной управленческой логики репутацию "дружинников от бизнеса" - добровольных помощников прокуратуры.

Указанный вопрос не исчерпывается дилеммой: "задача закона установить базовые нормы, задача кодексов союзов предпринимателей - дорегулировать соответствующие отношения". СРО, подчеркнем, реализуют и государственные ориентиры такого "дерегулирования", прежде всего системные акты рекомендательного права (например, Кодекс корпоративного поведения, рекомендации ФСФР, МЭРТ и Минфина), и естественные этические установления, соответствующие данной отрасли бизнеса. Старая, как мир, проблема заключается в поисках консенсуса в ситуациях, когда закон явно противоречит здравому смыслу и этическим нормам. Как быть в этом, в общем, нередком для российской действительности случае?

С необходимостью решить такую "задачу на оптимум" столкнулись в 2002-2004 годах сразу несколько весьма авторитетных предпринимательских и профессиональных объединений. Так, достаточно любопытной представляется эволюция взглядов идеологов саморегулирования РСПП по этому вопросу. С середины сентября 2002 г. Комиссия по корпоративной этике в качестве оснований для разрешения конфликтных ситуаций рассматривала исключительно дополняющие законодательство нормы самой Комиссии и бизнес-сообщества в целом (8), а также руководствовалась принципами добровольности участия в арбитражных процессах под эгидой Комиссии (отсутствие согласия "ответчика" делало невозможным разбирательство), причем только членов РСПП. Затем обнаружилась потребность в определенных коррективах этих постулатов. Во введении к Регламенту разрешения споров Объединенной комиссией но корпоративной этике при РСПП (к последней присоединились "Деловая Россия" и "ОПОРА РОССИИ") в середине 2003 г. появился ряд принципиально новых положений, и, в частности, ссылка на "основные начала и принципы гражданского законодательства Российской Федерации" как нормативный базис рассмотрения споров.

Кроме того, после нескольких случаев, когда потенциальный "ответчик" просто не захотел оказаться на "скамье подсудимых" (9), авторы документа решили отказаться от означенного "принципа добровольности" и сделали деятельность Комиссии открытой для всего бизнес-сообщества. В Регламент было включено положение, согласно которому Комиссия рассматривает споры по требованию любого юридического или физического лица, "подавшего претензию в порядке, предусмотренном настоящим Регламентом", без каких-либо "списочных" ограничений. Однако ключевым остался следующий тезис. "Комиссия рассматривает споры, возникающие исключительно из нарушений общих принципов корпоративной этики, составляющих нормативную базу разрешения споров; Комиссией к рассмотрению принимаются претензии по фактам нарушения корпоративной этики" (п. 1.2., 1.3. Регламента). Это несколько противоречит тезису об "основных началах и принципах гражданского законодательства Российской Федерации".

В дальнейшем произошла еще более радикальная ревизия положения об этических принципах как единственном источнике разрешения корпоративных споров. В январе 2004 г. в РСПП возникла идея создать при этом союзе полноформатный третейский суд, основанием для принятия решений в котором будут не нормы корпоративной этики, изложенные в "Хартии корпоративной этики" РСПП, а действующее законодательство (10). Обратим внимание, третейский суд позиционировался авторами идеи не как дополнение к Объединенной комиссии по корпоративной этике, а как ее альтернатива. Весьма любопытны итоги судебного акта Комиссии по одному из дел, рассмотренных в середине 2004 г. Ее арбитры признали действия одной из противоборствующих за контрольное участие в капитале "Кропоткинского маслоэкстракционного завода" (КМЭЗ) сторон корпоративным захватом и энергично осудили их. Однако "осужденная сторона" заявила, что она уважает данный вердикт, но будет руководствоваться вступившими в законную силу актами государственного арбитражного суда, которые полностью оправдывают те же самые действия.

Формат третейского суда показался привлекательным и авторам проекта закона "О саморегулируемых организациях". Согласно ст. 6 документа, помимо разработки и установления правил и стандартов СРО осуществляет также следующую функцию: "организует проведение третейских разбирательств споров, возникающих между участниками саморегулируемой организации, а также споров, возникающих с участием потребителей производимых участниками саморегулируемой организации товаров (работ, услуг) и иных лиц, в соответствии с законодательством о третейских судах".

Уместно напомнить, что, согласно ФЗ "О третейских судах в Российской Федерации", спор может быть передан на разрешение третейского суда лишь при наличии заключенного между сторонами третейского соглашения, третейский суд разрешает споры на основании исключительно нормативных правовых актов. Третейский судья, разрешающий спор единолично, должен иметь высшее юридическое образование, в этой области действуют весьма жесткие нормы искового производства, наконец, если решение третейского суда не исполнено добровольно в установленный срок, то оно подлежит принудительному исполнению. Таким образом, не только в "материально-правовом" (судить по нормам права, а не корпоративной этики), но и в "процессуальном" отношении институциональное содержание данного механизма корпоративно-отраслевого инфорсмента (согласно законопроекту альтернатив ему также нет) радикально отличается от технологий разбирательства, предлагаемых пока еще действующим "Регламентом разрешения споров Объединенной комиссией по корпоративной этике при РСПП".

А вот авторы документа "Профессиональный стандарт Национального сообщества корпоративных директоров" решили избежать мучительной для идеологов РСПП альтернативы и в главе "Профессиональные и этические принципы" первым пунктом прописали "принцип соблюдения требований законодательства", включив в последующие пункты данного стандарта сугубо этические нормы ("баланс интересов участников корпоративных отношений", "прозрачность", "обоснованность принимаемых решений" и др.). По нашему мнению, такая "комплексность", равно как и ставка исключительно на третейские принципы саморегулятивного инфорсмента, в институциональном плане являются ошибочными. Помимо логики "дорегулирования", вполне органичной для этого уровня институтов регулирования хозяйственных отношений, укажем и на другие аргументы.

Вечная конкуренция права и морали - фундамент общесоциальной диалектики. Весьма наивно пытаться подвергать эту мысль забвению и действовать в русле конъюнктурно ограниченной риторики про "диктатуру закона", подвергая остракизму институт профессионально-этических установлений: "суд по закону" никогда не заменит "суда по совести".

Этот тезис может быть подкреплен еще одним ситуативно-прагматическим аргументом. Решения, аналогичные вердикту Объединенной комиссии по корпоративной этике при РСПП по КМЭЗу (когда справедливость явно расходится со вступившими в законную силу формальными судебными актами), привлекают все большее внимание к проблемам, связанным с состоянием отечественной судебной системы. Состояние это общеизвестно. Острота данных проблем такова, что хороши любые легальные шаги на пути их разрешения, скажем, тактичная демонстрация сомнительности отдельных судебных решений по корпоративным спорам.

Еще один довод, пожалуй, в большей мере обращен к практике. Для того чтобы судить своих коллег по закону (используя действующее законодательство как основание для разрешения споров), у членов арбитражных (третейских) судов при ассоциациях предпринимателей и специалистов должны быть законные же основания. СРО не имеет отношения к правоохранительным органам, равно как и к официальной судебной системе. Подобной деятельностью могут заниматься СРО в форме объединений специалистов, функции которых прописаны в соответствующих отраслевых законах (об аудиторской деятельности, рынке ценных бумаг, банкротстве, адвокатской деятельности и др.) У остальных СРО, численность которых, по данным Минюста России, в целом достигает 300 тысяч, таких прав нет. Во всяком случае, пока.

Четвертый вопрос - - институциональные гарантии эффективной эволюции СРО. Речь, проще говоря, идет о внутренней социально-экономической страховке таких объединений от монополизма. Так, проект закона "О саморегулируемых организациях", авторы которого все же обратили внимание на эту проблему, неявным образом исходит из того, что гарантом "неконсервации" СРО будет процесс взаимного оппонирования СРО и его курирующего "государственного регулятора". Видимо, для этого и требуется в недельный срок после одобрения компетентным органом СРО направлять в этот госорган правила и стандарты, изменения и дополнения к ним, а также предусматривается возможность исключения СРО из государственного реестра по вступившему в законную силу решению суда.

Однако нам представляется, что этих механизмов явно недостаточно. Понятно, что государство сможет оценивать качество учредительных и внутренних регулятивных документов и результатов проверок силами контрольных органов СРО только по формальным критериям. А как быть с оценкой по экономическим и социальным критериям? По нашему мнению, основным "спарринг-партнером" СРО должны стать ассоциации потребителей услуг и товаров, производимых членами СРО. В отношении же контрольных органов СРО и его внутреннего арбитража союзы потребителей вполне смогут выполнить миссию "контроля за контролерами".

В этой части упоминавшийся проект закона "О саморегулируемых организациях" весьма несовершенен. В нем отсутствуют четкие описания механизмов "обратной связи" главных адресатов миссии СРО - тех самых потребителей производимых членами ассоциации товаров (работ, услуг), на защиту интересов которых и направлены правила и стандарты той или иной профессиональной ассоциации и самой СРО. Вообще-то в данном документе о потребителях говорится много и проникновенно. Даже фиксируется необходимость разработки инструментов "обеспечения ответственности участников саморегулируемой организации перед потребителями производимых ими товаров (работ, услуг)" (ст. 7). Однако при этом почему-то отсутствуют положения об ответственности перед потребителями самой СРО, равно как и не допускается возможность участия потребителей, скажем, в лице их ассоциаций в разработке стандартов соответствующей СРО производителей. Им не предоставляются и права обжалования действий и решений органов СРО, нарушающих их интересы (ст. 9 "дарует" такое право только участникам СРО), а также непосредственного участия в работе третейских судов и комиссий по этике, сформированных СРО.

В идеале в специальном законе о СРО следовало бы зафиксировать и развить путем описания конкретных механизмов идею многообразия институциональных гарантий ("адресат" таких гарантий - потребитель) хотя бы минимального соответствия уровня товаров и услуг, производимых членами СРО, неким стандартам качества. По нашему мнению, таких механизмов, по меньшей мере, восемь:

- государственный контроль за СРО по линии как Минюста (если СРО будет организовано как юридическое лицо), так и государственного регулирующего органа;

- союзы СРО (пример: в сегменте отечественного рынка ценных бумаг существует и время от времени собирается на заседания "Совет саморегулируемых организаций", куда входят Национальная ассоциация участников фондового рынка, Национальная фондовая ассоциация, Профессиональная ассоциация регистраторов, трансфер-агентов и депозитариев и Национальная лига управляющих);

- мониторинг деятельности участников СРО силами органов управления, контроля и аппарата самой СРО, формирование рейтингов, ведение общедоступных учетных регистров по образцу "кредитных историй";

- арбитражные процедуры ("суды чести") СРО с участием представителей союзов потребителей;

- третейские суды (не как альтернатива, а как институциональное дополнение "судам чести") СРО;

- коллективное страхование ответственности членов СРО и самой СРО перед потребителями;

- самостоятельные контрольно-надзорные мероприятия союзов потребителей - "спарринг-партнеров" СРО;

- профессиональная оценка деятельности одной СРО экспертными советами другой СРО, предмет деятельности которой пересекается с предметом деятельности первой.

Данная классификация противоречит взглядам некоторых специалистов, считающих, что контроль за деятельностью СРО и ее членов может быть эффективным, только будучи внешним. Мы полагаем, что такие аналогии с одним из канонов отечественной реформы системы органов исполнительной власти необходимостью отделения органов, созидающих "правила игры", от органов, осуществляющих надзор за их исполнением, -- неправомерными. Никому ведь не приходит в голову объявить ненужными ревизионные комиссии акционерных обществ, коль скоро существует внешний аудитор. Таким образом, оправдан и внешний, и внутренний контроль.

В сущности, те же институциональные задачи необходимо решать при создании наиболее работоспособных и при этом неформальных стимулов (то есть сугубо социально-экономической мотивации) к участию в СРО агентов экономической деятельности (11). В самом деле, ради чего консолидируются в объединения предприниматели? Принято считать, что ради получения пресловутого "входного билета" лицензий, аттестаций, аккредитаций и т.п. Но это все внеэкономические стимулы. Экономические же и социальные стимулы таковы:

- обретение неформальных "сертификатов качества" (к примеру, уже сейчас многие устроители выставок соглашаются рассматривать заявки потенциальных участников, исключительно входящих в определенные ассоциации производителей);

- защита интересов членов СРО в "диалоге" с государством и с иными "третьими лицами" (организованный лоббизм);

- маркетинговые и рекламные резоны установления и поддержания прямого контакта с союзами потребителей партнерами и внешними контролерами СРО;

- добровольный обмен опытом и "односторонние" наблюдения за поисками новых технологий коллегами-конкурентами, входящими в СРО;

- образовательно-тренинговые мероприятия по линии СРО;

- возможность организованно участвовать в законотворческом процессе.

В общем, каждый из приведенных стимулов имеет колоссальное значение. Однако, если иметь в виду инвестиционный "вес", последний, по нашему глубокому убеждению, все-таки имеет первостепенное значение. А в проекте закона о СРО формат их участия в законотворческом процессе ограничен (ст. 21) двумя частными процедурами, не позволяющими рассчитывать на серьезное расширение этой практики в будущем: СРО "в обязательном порядке" будут иметь дело лишь с теми законопроектами, которые разработаны государственными "кураторами" данной СРО либо с проектами, которые окажутся в распоряжении "кураторов". Возникает вопрос: а как же быть с прочими? Известно, в частности, что большая часть законодательных инициатив исходит от депутатов Госдумы. О них СРО при таком подходе просто не узнают. Таким образом, разработчики указанного закона фиксируют, что СРО не могут быть активным инициатором законопроекта. Это, на наш взгляд, категорически неприемлемо.

***

1 Подробнее см.: Сулакшин С., Романихин А. От "профсоюза олигархов" к профсоюзу товаропроизводителей. - Вопросы экономики, 2003, N 1.

2 См., например: Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. - М.: Фонд экономической книги "Начала", 1997, с. 56-75.

3 Введение в институциональный анализ. Под ред. В. Тамбовцева. - М.: ТЕИС, 1996, с. 51.

4 Там же.

5 См.: Козицын С. Не только в ИФРУ. - Ведомости, 2003, 23 декабря, с. Б2.

6 Так, в ст. 21 содержится следующее положение: "Саморегулируемая организация субъектов предпринимательской или профессиональной деятельности, подлежащая лицензированию (аккредитации, аттестации), дополнительно к правам и обязанностям, определенным в ст. 7 настоящего Федерального закона, осуществляет также следующие функции ...". Между тем правам и обязанностям посвящена ст. 6 (ст. 7 называется "Раскрытие саморегулируемой организацией информации и защита саморегулируемой организацией информации от ее неправомерного использования").

7 Что тем более странно на фоне следующего положения официальной Пояснительной записки к документу: "В законопроекте предусматриваются формы контроля саморегулируемой организации за выполнением ее участниками в ходе осуществления ими своей предпринимательской (профессиональной) деятельности требований законодательства Российской Федерации и установленных саморегулируемой организацией правил и стандартов".

8 В преамбуле Регламента рассмотрения споров было записано: "Кроме Регламента, в качестве нормативной базы разрешения споров используются: Устав РСПП; Хартия корпоративной и деловой этики; Декларация принципов деятельности РСПП; Кодекс корпоративного поведения, разработанный ФКЦБ".

9 Симаков Д. "ЛУКОЙЛу" не нужен суд РСПП. - Ведомости, 2003, 26 августа, с. А1.

10 Николаева А. Судить не по совести. - Ведомости, 2004, 29 января, с. А2.

11 Подобнее см.: Осипенко О. Институты корпоративного управления и акционерные конфликты в России. М.: ИКФ "ЭКМОС", 2004, с. 183-205.